— Куда уж хуже-то… — пробормотал брат. Он все мялся напороге кабинета, не решаясь войти, и Егор наконец оглянулся.

Димка, с замотанным бинтами животом и лицом, как будтоискусанным сотней пчел, с налепленным под глазом толстым больничным пластырем,весь, от шеи до лодыжек, желто-фиолетовый, в мятых трусах и клетчатом пледе,накинутом на плечи, выглядел даже хуже, чем Егор предполагал.

— Хорош, — сообщил ему Егор. — Входи давай. Димка зашел, прикрылза собой дверь и осторожно пристроился на край кресла.

— Как дед? — спросил он фальшиво.

— Ничего, — ответил Егор. Ему очень хотелось сказать брату,что дед чувствовал бы себя намного лучше, если бы любимый внук не крал убандитов денег и не собирался на них улететь в Америку, но ничего этого он несказал.

У него не было времени на пустые разговоры.

В конце концов, Димка такой же Шубин, как и он сам, азначит, у него есть мозги и характер. За последние сутки они узнали друг одруге столько, сколько не узнали бы за всю жизнь, если бы не случилось этойночи, крысиной норы и всего остального.

Может, он и правильно сделал, что упер эти деньги, и хорошо,что его поймали и так долго били, а то ведь черт знает, чем бы закончилось егостремление доказывать окружающим самостоятельность и независимость. ТеперьДимка будет долго мусолить чувство вины и робко гордиться тем, что у него естьбрат, который ничего не боится, и упиваться жалостью к себе, и терзаться мукамисовести, и осторожно, словно пробуя босой ногой холодную воду, пытатьсяприладить к себе совершенно новое чувство благодарности и защищенности.

“Вы меня лучше не трогайте. У меня есть старший брат, вот онпридет и всем вам покажет”.

Детский сад с барабаном.

“Когда мне было двадцать, я уже вовсю воевал. Я воевал, пилспирт, от которого цепенело горло и в узел скручивался желудок, и курил анашу —ее все курили, — и раз в неделю провожал в Ташкент очередной борт с гробами.Сколько их было, этих бортов? Десятки? Сотни? Если провожали своих, тонадирались потом так, что мочили всех, кто попадался под автомат, — женщин такженщин, пацанов так пацанов.

Война.

Я не сошел с ума, мне не понадобилось десять лет нареабилитацию, я не спился и не стал наемным убийцей. Хотя иногда я до сих поржалею, что мне так и не удалось сойти с ума…”

— А что ты делал? — спросил Димка, вытягивая худую шею истараясь заглянуть в разложенные на столе бумаги. — Почему не спал?

— Дим… — Егор нашарил под столом тапки и встал. — Я тебенотаций читать не буду пока, ладно?

— Ладно, — нерешительно сказал Димка, глядя на Егора снизувверх. — А почему? Ты бы лучше прочитал, и дело с концом…

— Нет. Это дело требует подготовки и осмысления, а у менясейчас мало времени.

— У тебя всегда мало времени, — подумав, заявил Димка. —Разве у тебя когда-нибудь было… много времени?

— На! — сказал Егор и бросил ему газету. — Почитай.

— Это?! — изумился Димка.

— Это! — передразнил его Егор. — И вообще уже пора перестатьналегать на журнал “Кул” и “СПИДинфо”. Самое время перейти к регулярному чтениюнормативных актов.

— Ка… каких… актов? — Димка ошарашенно переводил взгляд сЕгора на газету и обратно.

— А любых, — ответил Егор. — Ты почитай, вникни, и давай всебеседы на недельку отложим. И оделся бы, что ли. Смотри, вся шея синяя!

Он вышел из кабинета, неизвестно чему улыбаясь, прикрыл засобой дверь и отправился на кухню.

Деда не было. Он умчался в булочную за свежим хлебом, и этопросто замечательно — с одной стороны, подтверждается, что ночные приключениязавершились без всякого ущерба для его здоровья, а с другой — Егор может ещехоть полчаса побыть в тишине.

Раздумывая, он заварил кофе, достал сок и высокий стакан.Потом подумал и достал еще один и поставил две чашки — для себя и для своегобрата.

— Димка, ты глотать можешь? — крикнул он в сторону кабинетаи опять улыбнулся. У него было странное настроение.

Через некоторое время дверь приоткрылась и оттуда спросили:

— А что?

— Кофе готов, — сообщил Егор. — Надевай штаны, и давайпопьем.

— Егор, но это же какая-то… лажа, — брезгливо сказал Димка,появляясь на пороге и держа газету на отлете, как будто она была испачкана. —Что это за лажа, Егор?

— Это нормальный процесс выдавливания меня из структуры. —Егор пожал плечами. — Я стал занимать слишком много места. Садись.

Он налил дымящегося кофе в две большие кружки, сел и вытянулноги. Димка продолжал стоять.

— Димыч, — продолжал Егор терпеливо, — мне нужно разобратьсяво всем этом, а времени мало. Я хочу, чтобы меня пока никто не дергал. Мы всеобсудим, только потом. Между прочим, твое недостойное поведение мы обсудимтоже. А пока возьми на себя деда. Отвлеки его чем-нибудь. Ну, не знаю… Начинайболеть, стонать, каяться…

Димка осторожно засмеялся разбитым ртом:

— А тебе ничего не будет за то, что вчера произошло? Ну,неприятностей каких-нибудь… не будет?

Он боится, что его отволокут в тюрьму, понял Егор. Такбоится, что даже не может спросить об этом прямо.

Ведь он вор.

Наверное, в педагогических целях следовало Димку припугнуть.Чтобы, так сказать, закрепить пройденное. Наверное, стоило даже устроить какой-нибудьвызов к суровому следователю или что-то в этом духе.

Но у Егора не было времени. Кроме того, он очень надеялся нато, что Димка такой же Шубин, как и он сам, и ему вряд ли придется одно и то жеповторять дважды. Сам Егор запоминал все с первого раза.

— Нет. Не будет никаких неприятностей. Заяц сегодня с утрадолжен позвонить и решить все вопросы. Будем считать, что мы просторазвлекались.

— Прости меня, — после паузы сказал Димка. Егор ничего неответил.

Где-то в глубине дома хлопнула дверь, и братьяпереглянулись.

— Кто там? — Димка смотрел настороженно. — Дед вернулся?

— Там Лидия Шевелева, талантливая журналистка, разоблачающаяподлецов и жуликов, и по совместительству снайпер экстра-класса, — пояснил Егорс удовольствием. — Она нас вчера на Маросейке подобрала и свезла в поселокКрасково, где ты самолета на Нью-Йорк дожидался.

Димка посмотрел с подозрением. Иногда у Егора было странноечувство юмора, но сейчас он явно не шутил.

— Штаны бы тебе не помешали, — заметил брат без улыбки. — Может,наденешь?