— Я — как ты, — сонно объявила Катерина. — Если ты начинаешьработать в восемь, почему я должна начинать работать в десять?

— Потому что ты — моя жена, — заявил он, осторожноповорачиваясь, чтобы обнять ее. — Ты моя жена и можешь вообще больше никогда неработать. Хочешь, я тебя с сегодняшнего дня уволю?

— Попрошу без феодальных замашек. — Она потерлась о негоснизу вверх, зачем-то поцеловала в ладонь и стала наполнять необъятных размеровванну. Потом скинула на пол халат, переступила через него и с видом герцогини,принимающей утреннее омовение, шагнула в пенящуюся воду. Тимофей смотрел нанее, затаив дыхание.

Воды было еще мало, она белым ключом кипела вокруг еерозовых коленей, маленьких ладошек, которыми она водила по пенным горам, и —Тимофей на секунду прикрыл глаза — вокруг груди, которая всегда так хорошопомещалась в Тимофеевых ладонях, как будто это было ее главным предназначением.Вода то заливала, то снова открывала соблазнительные выпуклые соски. Тимофейпочувствовал, что взмок.

— Катька, я тебя брошу, — сказал он через силу. — Такневозможно жить. Я просто сатанею, когда вижу твои…

— Мои что? — Она подняла из пены ногу и покрутила ступней изстороны в сторону. — Мои ноги? Мои руки? А… Я догадалась! Мои глаза!

— Глаза! — усмехнулся Тимофей. — Глаза, конечно. И руки, иноги, и груди, и…

— Стоп! — приказала Катерина и засмеялась. — Ты вроде наработу собирался? И даже брился, когда я вошла.

— Это точно, — согласился Тимофей. — Брился.

Ему было очень весело. В присутствии Катерины у него всегдастановилось замечательное настроение.

Она с интересом следила за ним из ванны. Он думал всегосекунду, потом тоже скинул халат и полез к ней, отчего вода сразу подняласьчуть не до краев.

— Тимка! — завизжала Катерина. Он ее придавил. — Слезь сменя немедленно!

— Ни за что, — объявил Тимофей. — Я тиран, а ты — моя личнаясобственность и должна терпеть все мои выкрутасы. Не будешь в другой разшастать голой в моем присутствии.

Она хохотала и брыкалась, вода лилась на пол, белоснежнаялегкая пена застилала Тимофею глаза, он ласкал под водой скользкую и горячуюКатерину и дышал с трудом — так она его возбуждала.

Господи, как он жил без нее? Разве он жил без Катерины?Какая унылая и безрадостная штука — жизнь без Катерины.

— Тим, — обратилась она к нему, когда спустя полчаса онивылезли из ванны, — так что там за дела с юридической службой? Мне Абдрашидзесказал что-то такое, совсем невнятное. И Приходченко, по-моему, темнит.

— Да они не знают ничего. — Тимофей застегивал джинсы. Вкачестве домашней одежды он признавал только джинсы, в халате доходил отспальни до ванной и наоборот. — Прошляпили все, что могли прошляпить, а теперьтемнят.

— Статью я видела, — сообщила Катерина задумчиво. — Ты чтобудешь, йогурт или омлет?

— Омлет и йогурт, — сказал Тимофей. Есть ему совсем нехотелось, но он любил смотреть, как она готовит ему по утрам. В этом былочто-то совершенно особенное. Как в фильмах про любовь.

— Расскажи мне, — попросила она, взбалтывая омлет вкерамической мисочке. — Я ничего не поняла, Шубин воровал у тебя?

— Выходит, что так, — ответил Тимофей не слишком охотно. Онуже принял решение, и не имело смысла обсуждать это еще раз. — Выходит, чтоворовал.

— Ты уверен?

Он вздохнул. Отвязаться от Катерины, когда она не желала,чтобы от нее отвязывались, было невозможно.

“Ты истинная жена своего мужа”, — говорил о ней тестьДмитрий Степанович.

— Дудников скажет, уверен я или не уверен. Он этим деломзанимается.

Дудников был шефом службы безопасности.

— Знаю я, как Дудников занимается, — пробормотала Катеринанедовольно. — Ему самое главное — компромата набрать побольше. Он у тебянаследник товарища Берии. Ты не знаешь, они не родственники?

— Кать, я что, должен сам заниматься расследованием такихдел? Или ты на себя возьмешь? — спросил Тимофей довольно холодно. — Дудниковсоберет мне факты, а я потом решу, что с этими фактами делать. И так, видишь,все валится — и Долголенко этот гребаный, и Шубин, и журналисты…

— Я не верю, что он такой… непрофессиональный жулик, —сказала Катерина твердо. — Может, он и делал какие-то дела в обход тебя, но нетак топорно, как написано в статье. Это я тебе точно говорю, Тимыч. Я его незнаю совсем, может, он, конечно, подлец первостатейный, но он точно не дурак.

— Был бы дурак, я бы его не держал так долго, — пробормоталТимофей. — И кого на его место брать, не знаю.

— Подожди, — посоветовала Катерина осторожно. — Не бериникого. Не ровен час увольнять придется.

Тимофей неожиданно улыбнулся, поймал ее за халат, притянул ксебе и поцеловал вкусные, пахнущие кофе губы.

— А вот тут ты не права, дорогая, — объявил он, близко глядяей в глаза. Потом перевел взгляд на ее губы, словно примериваясь, и поцеловалснова. — Возьму. Завтра же возьму. И не кого-нибудь, а того, за кого большевсех просить будут.

— Кто будет просить? — не поняла Катерина.

— Не знаю, — ответил Тимофей Ильич. — Посмотрим.

* * *

Лидия задумчиво и методично включала и выключала настольнуюлампу. Желтый свет загорался и гас. Когда он загорался, лежащие перед нейбумаги казались серыми, а когда гас — бледно-голубыми.

— Ты что? — спросила Нинулька. — В раздумьях?

— Пожалуй, да, — согласилась Лидия. — Пожалуй, в раздумьях.

— Ты знаешь, вчера к Леонтьеву приезжал твой герой, —понизив голос, доверительно сообщила та. — Ну этот, про которого ты написала. Скандалбыл жуткий. Леонтьев его еле выставил. Он буянил, требовал, чтобы ему показалидокументы. Ты его не видела?

— Нет, — ответила Лидия.

— Странно, — удивилась Нина. — Его все видели. Где ж тыбыла?

— В туалете. — Лидия сказала чистую правду. Странно, чтоТамара Петровна ничего не разболтала про инцидент на лестнице. Просто кремень,а не Тамара Петровна.

Нина нашла в столе заварку и насыпала в чашку.

— Хочешь?

Лидия отрицательно покачала головой.

— Ты что такая мрачная? Боишься?

— Боюсь, — созналась Лидия. — Оказывается, вразоблачительных статьях нет никакого кайфа.

— Смотря в каких, — весело сказала Нина. — Я тебя уверяю,что Доренко от своих разоблачений испытывает просто жгучий кайф.