— Его кайф выражается в конкретном денежном эквиваленте, —буркнула Лидия. — А мой только в страхе за собственную шкуру.

— Ну, поэтому он Доренко, а ты — Шевелева, — изрекла Нинафилософски. — Не бойся. Леонтьев тебя на съедение не отдаст.

На самом деле это был главный вопрос.

Она до сих пор не могла понять, какую роль во всем этомиграет Игорь Леонтьев. Вариантов, как выражается в таких случаях Егор Шубин,может быть только два: или Леонтьев подставил ее и, следовательно, он с самогоначала знал, что документы фальшивые, или не знал и, следовательно, его тожекто-то подставил.

Кто же? Главный? Или кто-то еще выше главного?

Нинулька отпила из чашки с надписью “Я люблю Нью-Йорк”.

— Ты бы с Игорем поговорила, если боишься этого Шубина, —посоветовала она, подумав. — Ведь это он давал разрешение на статью. Значит,они с главным что-то там проверяли…

— Нин, — сказала Лидия и посмотрела на дверь, из-за которойдоносился привычный, успокоительный и мирный редакционный шум. Сейчас ондействовал Лидии на нервы, — копии бумаг были у меня дома. Вчера кто-тозабрался ко мне в квартиру и все копии выкрал.

— Да ты что!.. — ахнула Нинулька.

— Я боюсь идти к Леонтьеву, — призналась Лидия. — Потому чтоесли у него документов тоже нет — все. Я пропала. Понимаешь?

— Понимаю, — протянула та. — А как это вышло, что их украли?

— Обыкновенно. Как все крадут. Влезли в квартиру и украли. Яприехала — бумаг нет.

— А у кого был ключ от твоей квартиры? — тут же спросиларедакторша. — Ты знаешь?

Почему-то Лидия об этом не подумала.

Ключ, ключ…

Ключ был у матери, но она забрала его, когда потеряла свой.Потом вернула, когда сделала дубликат. У Леонтьева никогда не было ключа от ееквартиры. И ни у кого не было. Она никогда не давала любовникам ключи от своейквартиры. Мой дом — моя крепость. Мужчины приходят и уходят, а дом остается.

— Нин, — внезапно вспомнив, сказала Лидия испуганно, — янедавно ключи потеряла. И даже к матери ездила за запасными.

Это было… дня три назад. Или пять. Да, точно, пять днейназад.

— Поздравляю, — ляпнула Нина. — Ключи у тебя вытащили.

— Если вытащили, — Лидия перестала включать и выключатьлампу и потерла лоб, — значит, пять дней назад кому-то было известно, что этибумаги… фальшивка.

Нина со стуком поставила кружку на стол.

— Лидия, — она старательно потерла пальцем какое-тонезаметное для Лидии пятно на столе, — иди-ка ты прямо сейчас к Леонтьеву. Онзнает, что у тебя бумаги пропали?

Лидия покачала головой.

— Ну вот. Расскажешь, что бумаги пропали и что на той неделеты потеряла ключи. Мне кажется, что все это нужно рассказать ему как можноскорее.

Но Леонтьева не было на месте. Лидия прислушивалась к тишинев его кабинете со смесью страха и облегчения.

А что, если он знал, что бумаги ненастоящие? Что, если он ссамого начала знал, чем должна кончиться вся комбинация, и даже планировал ее?Как ей быть? Спасать ее некому, и, отец всегда говорил, что, когда опасностьдействительно реальна, спасаться нужно самой. Никто не станет тащить тебяиз-под перекрестного огня.

— Да он не приходил с утра! — сообщил Лидии ПавелВладимирович Гефин. Как всегда, он куда-то спешил, в руках у него былаогромная, полная бумаг папка.

“Что он там таскает в этих папках?” — подумала она снеожиданным раздражением.

— Уехал в Кремль, там сегодня какой-то важный брифинг.

Павел Владимирович всегда был осведомленнее всех. Наверное,только Тамара Петровна могла перещеголять его в вопросах осведомленности. И ещеон был отличный журналист. Профессиональный, выдержанный, проверяющий все допоследней точки. Лидия его терпеть не могла.

— А ты соскучилась? — напоследок поддел ее ПавелВладимирович. Это означало, что ей не стоит забывать о том, что он знает о ееромане и знает, как все печально закончилось.

— Не успела, — проворковала Лидия сладко и взяла Гефина подруку. От сладости собственного голоса у нее даже зубы заболели. — Мы утромтолько расстались, и он так спешил, что забыл у меня свои презервативы. Вы непередадите, если его увидите, Павел Владимирович? А то я сейчас уезжаю…

Гефин посмотрел на нее страшными глазами, что-тонечленораздельно замычал, выдернул руку и пошел по коридору, несколько сбившисьсо своего привычного размеренного шага. Его округлая спина и розовая глянцеваялысина выражали целую гамму чувств — от негодования до омерзения.

“Ну и пусть, — решила Лидия. — Терять мне все равно нечего.Если Леонтьев все знал, значит, завтра, ну, от силы послезавтра, меня уволят, идаже Станислав Зайницкий ничем не сможет мне помочь.

Таких ошибок не прощают и не забывают никогда”.

Внезапно ей стало холодно и тошно.

— Стае! — окликнула она пролетавшего мимо Смирнова. — Дайсигарету.

Смирнов затормозил и вернулся.

— Скучаешь? — спросил он, торопливо роясь в карманах. —Тяжело ты, бремя славы?

— Какой еще славы! — отмахнулась Лидия. Он протянул ейсигарету, она прикурила, и он сказал:

— На тебя сегодня все газеты ссылаются. Ты что, не слышала?А вчера в программе “Время” передали и тоже на нас сослались, что это, мол,наши данные. И утром по “Русскому радио” в обзоре печати…

— Да ты что… — пробормотала Лидия таким тоном, как будто онсообщил, что ее фотографии вместе с домашним телефоном напечатал журнал“Плейбой”.

— А ты ничего не видела и не слышала? — спросил Смирновнедоверчиво.

Она не могла ничего видеть и слышать потому, что вчеравечером ездила с Егором Шубиным выручать его брата. А сегодня утром на кухне уЕгора Шубина, где она пила кофе и ела теплую булку, которую принес дед Егора,не работали ни приемник, ни телевизор.

— Это называется резонанс, — пояснил Смирнов, следя завыражением ее лица. — Ты не знала, что скандальные материалы всегда вызывают…резонанс?

— Стас, отстань от меня, — попросила Лидия жалобно. Ей нужноподумать. И позвонить. Позвонить как-то так, чтобы ее никто не слышал. Исовершенно напрасно она рассказала Нине, что у нее украли документы.

Она решительно потушила сигарету и почти бегом бросилась всвою комнату. Нинулька ушла на выпуск — там у нее были подруги, — остальные ещене приходили. Лидия взглянула на часы. Два часа. Сейчас народ начнет подтягиваться.