В аэропорту в Москве нас встречал Игорек Дивин, один изсамых шустрых и сообразительных моих подчиненных.

– Взял билет? – первым делом спросил я его.

– Так точно, Владислав Николаевич, вы летите завтра, вернее,уже сегодня рано утром, в шесть пятьдесят.

– Марину нашел?

– Нашел. Она вас ждет.

– Борзенкова предупредил?

– Предупредил. Он же мне и машину дал вас встретить. Еслихотите, можно сразу в Барвиху ехать. Он мне дорогу объяснил.

– Молодец, Игорек, – похвалил я.

Мы вышли из зала прилета и уселись в уютный просторный«Мерседес» Алика Борзенкова, моего давнего товарища, с которым мы когда-товместе учились в школе. Было уже два часа ночи, а мне нужно было успеть отвезтиЛилю в Барвиху к Алику на дачу и заехать к Марине. Расписание получалось«впритык», если учесть, что в аэропорту мне нужно снова оказаться самое позднеев шесть утра.

Лиля спала, свернувшись калачиком на заднем сиденье иположив голову мне на колени. Я прикинул, что если проведу у Марины хотя бычас, то должен приехать к ней не позже пятнадцати минут пятого, чтобы к шестиуспеть в аэропорт. За два часа сгонять в Барвиху и обратно на хорошем«Мерседесе» по пустой ночной дороге – дело вполне реальное, если не случитсяничего непредвиденного. А машину Игорек всегда водил хорошо. Неплохо было быеще и домой заскочить.

Я тоже хотел было подремать, откинув голову на высокий,обитый велюром подголовник, но не смог. Теперь, когда Лиля была в безопасности,меня стало грызть пронзительное беспокойство за двух женщин, оставшихся на юге,у Черного моря. Как они там? Не случилась ли какая беда? Не страшно ли им? Впрочем,вопрос этот был риторическим. Конечно, страшно. Бедные мои девочки! Во что же явас втравил! И все только из-за того, что мне захотелось вступиться за ИгоряЛитвака. Знать бы, где упасть…

Алик Борзенков не спал, ожидая нас. Заслышав шум мотора, онтут же выскочил из дома и бросился к машине.

– Влад! Ты в порядке?

Я осторожно разбудил Лилю и вышел из машины. Алик всегдаужасно боялся за меня. Он был известным композитором-песенником, сочинялшлягеры, зарабатывал бешеные деньги, но при этом работа сыщика казалась емучем-то сверхъестественным и наполненным ежечасной и ежесекундной опасностью.Считалось, что при нормальном ходе событий он сам звонит мне примерно раз вмесяц, если, конечно, ему удается меня найти. Но уж если звоню ему я, то этонепременно связано с какими-то экстремальными ситуациями. Поэтому, снявтелефонную трубку и услышав мой голос, он пугался и тут же начинал спрашивать,здоров ли я и все ли в порядке.

Мы с Аликом обнялись. Руки его были ледяными, и я понял, чтовсе это время он нервничал и места себе не находил, представляя меня смертельнораненным, в кровавых бинтах и с запекшимися губами. Странно, но на всем светене было, наверное, человека, который бы так боялся за меня. Мама не в счет. Онавсю жизнь прожила замужем за сыщиком и свое отбоялась, каждый вечер ожидаямоего отца с работы. За меня она, разумеется, тоже переживала, но уже не таксильно, потому что слишком хорошо представляла себе нашу работу. И потом, онахорошо знала своего сына, меня то есть. Я никогда не отличался отчаяннойхрабростью и умением нестись сломя голову и не разбирая дороги. И почти никогдане лез в авантюры. Ну не было у меня такой жилки, что ж теперь поделать. Ясухой, эмоционально холодный эгоист, в меру ленивый и в меру осторожный. Таким,во всяком случае, меня видела мама, и, похоже, она не сильно ошибалась.

– Я знаю, ты спешишь, – сказал Алик, когда мы вошли вдом. – Твой Игорь меня предупредил, что у тебя времени совсем мало. Вот, явам еду приготовил, все в пакетики завернул, в машине поедите, чтобы время нетерять.

Я с благодарностью принял от него огромный пакет. Одной излегенд, прочно воцарившихся в гуманитарно-музыкальной голове моего школьногодруга, была легенда о вечно голодных сыщиках. Впрочем, это было не так уждалеко от правды.

Я обнял совсем сонную дочурку, хлопнул по плечу заботливогоАлика Борзенкова, и мы с Игорьком покатили обратно в Москву. Подъехав вполовине четвертого ночи к дому на Овчинниковской набережной, я поднял голову иувидел свет в одном из окон. Бедная Маринка тоже не спала, ожидая беспутного инепредсказуемого Стасова. Она всегда говорила, что в первые два часа после снау нее руки «неверные», поэтому самые ответственные визиты назначала напослеобеденное время. А когда случалось, что ее услуги были нужны ночью, онаспать не ложилась, пока не заканчивала работу. Наша Марина была волшебницей, иее талантами беззастенчиво пользовались все кому не лень. Она нам никогда неотказывала и денег не брала, но мы считали своим долгом делать ей подарки ковсем мыслимым и немыслимым праздникам и ко дню рождения, ибо понимали: оченьчасто успех в нашей работе полностью зависит от нее.

Марина ждала нас в полной боевой готовности, одетая вголубой нейлоновый халатик, бодрая и собранная. Каждый раз, глядя на еехорошенькое веснушчатое личико и яркие, постоянно готовые к улыбке губы, я внедоумении думал о том, почему никому из наших ребят не пришло в головужениться на ней. Она была бы идеальной женой для милиционера: терпеливая,собранная, деловитая, Маринка никогда не хныкала и не жаловалась на жизнь. Дажев тот день, когда она пришла на Петровку и рассказала, что на нее постоянно«наезжают», угрожая и принуждая освободить квартиру, она хохотала, очень живоизображая свои беседы с вооруженными вымогателями. Ее квартиру мы отстояли, иона с тех пор считала себя обязанной работать с нами бесплатно, хотя иногда этозанимало немало времени.

Она усадила меня в ярко освещенной комнате в вертящеесякресло перед большим зеркалом, а Игоря выгнала в соседнюю комнату.

– Иди, зайчик, посиди там, включи видик, посмотри кино.Давай сюда паспорт и катись, нечего подсматривать.

Наша Марина никому не разрешала наблюдать за своей работой.Даже того, кто сидел в кресле, она разворачивала спиной к зеркалу.

– Ты что, профессиональные секреты оберегаешь? –спрашивал я ее много раз.

– Не в этом дело. Если ты будешь видеть весь процесс, ты несумеешь оценить результат. Ты его просто не заметишь.

И она была права. Когда спустя час с небольшим она повернуламеня лицом к зеркалу, я снова пережил уже знакомый, но от этого не менеерадостный и восторженный миг «неузнавания». На меня смотрел совершенно чужоймужик. У него были темно-каштановые волосы, а форма головы благодаря умелойстрижке ничем не напоминала ту, которую носил Стасов. Более того, онаухитрилась постричь меня так, что волосы казались прямыми и гладкими, а невьющимися, какими они были всю мою сознательную жизнь. Над моей верхней губойкрасовались рыжеватые усы, на тон светлее, чем волосы, и были они такой формы,что меняли лицо до неузнаваемости. Про усы Маринка мне однажды прочитала целуюлекцию.

– Понимаешь, Владик, форма усов соответствует характеру,типажу. Люди не всегда это понимают, поэтому «покупаются» на усы, как навывеску. Вот из старого кино мы помним, что тоненькая полосочка над губой – этоили шпион, или донжуан. Усы с длинными висячими концами – председатель колхозаили запорожец-хохол. Ровные и густые – положительный секретарь райкома. А еслиони ровные и густые, но длинноватые – неунывающий жизнелюб, любитель выпивки иженщин, не особенно умный, но с самомнением. Усы квадратиком – комическийперсонаж. Закрученные вверх – офицер царской армии или бравый казак. Образы-тозасели в голове с самого детства, они живут в подсознании и невольно диктуютнам, как воспринимать людей, которые внешне похожи на тот или иной типаж.