– Антон, давай на «ты».

– Вот это по-нашему! Без церемоний! Соседи умрут от зависти. Ну, держись, Джуд! Мои сестры уже прямо извелись от предвкушения, они тебе проходу не дадут. Но будь осторожен. Если уделишь кому-то из них больше внимания, остальные потом жестоко отомстят. Не тебе, конечно, а избраннице твоей. Хотя и тебе достанется. Тогда уж один выход – свадьба. Короче, лучше им вообще в глаза не смотри. А вон и моя машина.

Антон этого знать не может, но однажды я уже слышал подобные инструкции – тогда нужно было войти в логово изголодавшихся по крови половозрелых вампирских самок. Магистр так же заклинал не поддаваться на их сладострастную красоту и, самое главное, не смотреть в глаза. Нечего и говорить, что я нарушил приказ. Это чуть не стоило мне жизни и, если верить отцу Ансальдо, определенно стоило мне драгоценных толик моей души.

В любом случае объяснять серьезность угрозы мне не требуется. Я бы, может, окончательно струсил, но для бегства уже слишком поздно: поезд, на котором я приехал, издает протяжный гудок и, окутываясь паром, тяжело трогается с места.

Автомобиль заводится не с первого раза и едет беспокойно, с каким-то чертыханием внутри. Дорогой Антон жалуется на двигатель, замененный два месяца назад, а я любуюсь живописными образцами осенней природы. Пестрые лесные опушки и пожухшие заросли утесника стоят не шелохнувшись, нарядные и умытые, будто в саду Господа Бога. Ярко-желтые листья медленно облетают в прозрачном воздухе. Джудит была бы в восторге от этих мест. За городом она могла гулять часами, прихватив с собой термос и корзинку для пикников. Помню, как, пробуя ее выпечку, перепачкался повидлом, и Джудит стала слизывать его прямо с моей щеки, пока я не перехватил губами ее сладкий рот…

– Как здоровье дедушки Августа? – спрашивает Антон.

– А? Он… ничего. Уже не тот, что до инсульта, но по-прежнему выезжает на охоту вроде бы. Вообще-то я давненько с ним не общался. Лучше спроси у Веры при случае.

Дикие поля сменяются пастбищами, кроны – черепичными кровлями приземистых домов. При виде сельских пейзажей я всегда задумываюсь о кротких и суровых временах, память о которых у нас в крови, когда мы еще не заперлись в своих городах и жили в послушании природе. Под ногтями была земля, вечерами собирались у очага, никто не страдал от интеллигентских неврозов. Ядовитые ветры амбиций не бередили набожный прах. А впрочем, без порнографии и аспирина бывало, наверное, туго. В открытое окно подуло холодом, и я поднял стекло.

Антон тоже закрыл окно со своей стороны.

– Вальмонсо находится выше в горах. Зимой по ночам холодрыга. А в те выходные даже снег пошел. Месяца через полтора будем собирать виноград, как только его морозом прибьет. Приезжай помогать. Во всем королевстве мы одни делаем ледяное вино. У нас даже королевский двор закупается. Сегодня вечером угостишься, сам поймешь, почему.

Уже на подъезде к цитадели двигатель все-таки глохнет, и, заперев машину, мы доходим остаток пути пешком. Антон сокрушенно извиняется, что не смог доставить мне, легенде современного рыцарства, заслуженного удобства.

Над порталом помещен знаменитый герб Вальмонсо, о котором давным-давно мне рассказывал дядя: на нем изображен стул, но не просто какой-нибудь стул – это было бы странно, учитывая винодельческую ориентацию поместья, – а стул, изготовленный, по преданию, самим Спасителем еще в детстве, когда он помогал в мастерской Иосифу. Эту реликвию завезли в Вальмонсо во время Великой Резни. Как рассказывал дядя, стул переместили в Вальмонсо, потому что замок не бомбили. Но есть и другое мнение: будто Вальмонсо не бомбили только потому, что изделие Христа нашло здесь пристанище.

В свое время местный пастырь негодовал на моего пращура, который нанес изображение стула на бутылочную этикетку: мол, увы тебе, торгуешь святостью. Дошло даже до жалоб председателю суда, на что нанятые дедом казуисты возразили: разве самое первое чудо, сотворенное Господом нашим, не состояло в том, что вода была обращена в вино? И поскольку да, состояло, то не есть ли виноделие – род священнодействия, могущий лишь приумножить божью славу, а поскольку и это, видимо, бесспорно, ergo, стул, изготовленный Христом, может и впредь осенять виноградники Вальмонсо, оскорбления веры в том нет.

После войны священный предмет мебели вернули в городской собор, да древесине это не пошло на пользу – материал начал портиться и портился до тех пор, пока стул не отвезли обратно в Вальмонсо. Так реликвия и осталась в часовне при замке, а сам замок сделался целью для паломников.

– А, господин Леннокс! Пожалуйте ваш чемодан, Гальфрид доставит его в ваши покои. Здравствуйте, здравствуйте, голубчик! – отверзает передо мной объятия патриарх винного дома Вальмонсо господин Эдвин Тиглер. Я покорно делаю шаг навстречу и на своих ребрах испытываю всю силу гостеприимства сородича. – Как возмужали! С Антоном, стало быть, вы уже знакомы. А это мои красавицы: Эмма, Лора, Жанна, Мэри-Кэт и Кора.

Запуганный Антоном, я улыбаюсь несколько принужденно. Симпатичные девушки, не так уж и похожи между собой, но приведены к нарочитому сходству благодаря одинаково подстриженным челкам, платьям, шитым из одного сукна, – точь-в-точь маленькая армия со своей формой и уставом. Даже в именах усматривается какая-то регулярность: Эмма и Жанна, Лора и Кора; только Мэри-Кэт выбивается из этого двусложного строя – она и ростом повыше сестер. Боюсь, что задержался на ней взглядом дольше, чем нужно. Будь осторожна, дева!

– Их мать уехала по делам в город. Но завтра должна вернуться. Чувствуйте себя как дома, Джуд! То есть… конечно… вы и есть у себя дома, – поправляется Тиглер к нашей обоюдной неловкости.

Я принимаю ванну, переодеваюсь в отведенной мне комнате, выглядываю в окно. Над лесом, покрывающим горы, сгущаются лиловые сумерки. С вершин сползает туман. А может, закончив дело, бросить его совсем, рыцарское поприще? Перееду к Тиглерам. Буду чистить лошадей, ухаживать за виноградом, а в остальное время – мочиться с крепостной стены, блюсти горизонты со смотровой башни: не идет ли с севера непогода? – и выходить на споры с соседями, подпоясавшись мечом. А там посмотрим – женюсь, может, на Мэри-Кэт, заделаем ребятишек. И не вспомню, что когда-то шел по кровавому следу, выложенному женскими трупами. Хотя кого я обманываю? Такое не забывается. Надо выпить. Высушив волосы, спускаюсь к ужину.

Когда все в сборе, Тиглер-старший, возвышаясь над пышным столом, произносит тост:

– В нашем деле принято говорить: «Чтобы стать прекрасной, лоза должна страдать». Почвы у нас тут никудышные. Днем стоит жара, а ночью ягоды изнывают от холода. Но именно эти условия подарили нам благородный напиток под маркой «Вальмонсо». Так и человек обретает благородство в испытаниях. Будем же признательны за тяготы, что выпадают нам на жизненном пути. Я хочу выпить за ваши испытания, Джуд, – те, что вы уже прошли, снискав себе славу, и те, что вам еще только предстоят. Главное, помните, что у вас есть родные люди, на которых вы всегда можете положиться.

Со звоном ударяются бокалы, в камине трещат поленья, Антон и девочки Тиглер требуют историй про драконов, и только старшая, Мэри-Кэт, опекает мой аппетит: «Дайте человеку нормально поесть!»