Стоило взглядам пересечься, и я вновь покраснела до самых ушей. Как давно вообще краснеть научилась?

«…пока ты не понимаешь, Как он на тебя смотрит.»

Хочется с силой потрясти головой, каждый раз как слова Паши вспоминаю.

Никак он на меня не смотрит. Обычно! Наверняка над новым заданием раздумывает, что-то оригинальное подбирает, что-то такое, что окончательно меня в угол загонит.

Теперь я его ещё больше презираю. Если Яроцкий действительно был в моей палате, если видел меня… с кислородной маской на лице, с катетером в вене… почему продолжает? Неужели в этом парне и капли человечности не осталось?.. И почему молчит? Как скоро расскажет о моих проблемах с сердцем дружкам своим, всей школе?.. Чего ждёт? И когда открытку вручит?

Сегодня открытки не было. Даже рюкзак весь на пол вытряхнула, чтобы убедиться.

Может ничего оригинального так и не придумал?

А может в покое меня решил оставить? «Ага, надейся, Лиза. Надейся.»

Наверняка с фантазией проблемы. А пока ехал за мной из школы вот и придумывал.

Чёрт. Почему он ехал за мной? Тащился на своём байке по моим следам и так и слова не сказал. Шла, терпела, кулаки сжимала, несколько раз даже останавливалась. Тогда и мотоцикл его замирал. Он даже через сквер за мной попёрся! Законы вообще писаны для этого парня, да? Для того самого, который на учёте в полиции полгода стоял.

Кажется, Яроцкий совсем с головой не дружит.

— По-твоему это смешно? — выкрикнула ему в шлем, но ответа не было. За всю дорогу он так и не заговорил со мной.

— Ты преследуешь меня! — теряла терпение.

— Не едь за мной! — злилась.

— Просто отстань от меня… — почти умоляла.

Но Яроцкий отстал только тогда, когда я хлопнула позади себя подъездной дверью, поднялась на второй этаж и наблюдала, как блестит шлем на водителе чёрного байка, скрывающегося за поворотом.

Полина объявила мне бойкот. Теперь мы даже не здороваемся. Точнее я-то поздоровалась и даже как дела поинтересовалась, но… Полина меня игнорирует и скорее всего в призраки записала. В те, которые дико раздражают, но внимания не заслуживают, чтобы даже раздражаться в их присутствии.

Следующий день начался с моих жалоб Зое о том, что я чувствую себя тупой, как вон та пробка от бутылки, что валяется под ногами.

— Ну хочешь я тебя по математике подтяну? — предлагает Зоя по пути в школу. — Я вроде как неплохо соображаю.

— Да, было бы хорошо, — украдкой осматриваюсь по сторонам. Вновь параноиком себя чувствую, теперь в большей мере из-за одного доставучего владельца мотоцикла.

Но у школьных ворот мотоцикла не оказывается. Зато вот дорогущее серебристое «Бентли» припарковано, рядом с которым курит мужчина в строгом костюме и с наушником на пружинке в ухе.

— Водитель чей-то? — Зоя также удивлена.

Все кто мимо проходят, таращатся на дорогущую иномарку так, будто к нам в школу сам Путин приехал.

— Багрянова. Лиза, — ещё перед началом первого урока меня находит Нина Эдуардовна — мой классный руководитель и велит идти в учительскую, якобы на разговор с директором.

Класс провожает меня гамом и свистом, будто все они знают, что я натворила что-то плохое, а я одна не в курсе. Только Светлакова адресует мне подбадривающую улыбку, вроде как «Не переживай. Всё будет хорошо».

Лживая Вероника — теперь буду называть её так.

Раздаётся звонок, и в коридоре становится пусто, когда я замираю перед открытыми дверями в учительскую и резко пячусь назад, проклиная себя за это позорное действие! Что вообще я делаю? Будто сбежала! Будто испугалась тех, кого увидела посреди кабинета.

Макс и не знакомый мне высокий мужчина стоят по центру пустой учительской и явно о чём-то спорят. Успела заметить на мужчине элегантный серый костюм и золотые часы на запястье руки, которой он держал Яроцкого за шею, как кошка держит своих котят за загривок.

Вот поэтому и спряталась. А сердце стучит так громко, что даже разговор, которого слышать не должна, звучит почти не разборчиво.

— Ты меня сколько позорить будешь, щенок? — рычит мужчина, и у меня мурашки по коже бегут. — Сколько ещё меня директор от работы отрывать будет, чтобы ткнуть лицом в журнал с твоей посещаемостью, а?! Чего молчишь?!

— Говорить с тобой так непривычно. Папа, — от яда в голосе Макса аж поёжиться захотелось.

— Да как ты… Щенок! Я даже спонсором школы стал, чтобы покрывать твои эти… эти…

— Говори, как есть. Не стесняйся.

— Весело тебе? — голос мужчины звучит ещё тиши и ещё яростнее. — Ну веселись-веселись. Вот выгонят из школы, в колонию загремишь, я тебя вытаскивать не буду!

— В прошлый раз ты то же самое говорил, — Макс с горечью усмехается. — Ну, помнишь… тогда, когда я в обезьяннике сидел, а мой лучший друг в больнице подыхал!

— Да ты… Ты! — рычит мужчина, очевидно с трудом удерживая себя в руках. — Ты, гадёныш мелкий! Ты тогда мента избил, забыл, сучоныш?! За такое сажают!

— Так посадил бы! — яростно шипит Макс, и в учительской слышны шаги, заставляющие меня всё сильнее вжиматься в стену.

— Куда твой брат смотрит?!

— Брат? — усмехается Макс. — А-а-а… брат. Прости, забыл вдруг кто это.

Тишина. Чьё-то злобное бормотание. Тяжёлый вздох.

И совсем тихо:

— Мотоцикл, чтобы в гараж поставил! Ясно тебе?! Ещё не дорос, сопляк!

— Ты мне сам права купил.

— Это права на скутер! — Стук. Будто кто-то кулаком о стол ударил. — Всё законно! Вот вытаскивай скутер и катайся, сколько влезет! А мотоцикл… Чтобы сегодня же поставил в гараж! Я скажу Ярославу. Куда вообще твой брат смотрит?!

— Туда же, куда и ты — абсолютно мимо. — Не узнаю голос Макса. Слишком много чувств в нём намешано.

— Дерзишь? — холодный смешок мужчины. — Ну дерзи, дерзи. Ничего не боишься, да? Слыхал, что такое ответственность?

— М-м-м… вот как раз собирался у тебя об этом спросить.

— Да я тебя…

— Пупусиииик! Ну долго ещёёё? — А вот женщину в учительской я и не заметила. Писклявый голос звучит нетерпеливо, и так будто она усердно губы надувает, прежде чем что-либо проныть. — Нам пора, пупусииик. Ну сколько ещё тут торчаааать? Мы так в аэропорт опоздаем. Ну, пупууусик…

Слышу холодный смешок Макса:

— Разговор закончен? Не переживу, если тётя мама в аэропорт опоздает.

— Пупуууусик! Опять он меня так называет! Скажи ему, блииин. Я ведь всего на десять… нет, на семь лет его старше… Достааал уже.

— Помолчи, Карина. Мы почти закончили.

— Мы Уже, закончили, — грубит Макс.