Лифт тихо загудел, я кивнул дружески, дверца бесшумнораспахнулась. И тогда, когда лифт пошел вниз, мне показалось, что слышу, какщелкает все множество замков, отгораживая ее квартиру от внешнего мира.

* * *

В понедельник Кречет встретил меня придирчивым взглядом:

– Виктор Александрович, по информации, вы такнеожиданно исчезли с приема...

– Неожиданно? – удивился я. – Я полагал, чтоесли не меня, то такую красивую женщину, как Стелла Волконская, должны заметитьсразу!

В его глазах появилось недоумение:

– Верно. Вы исчезли с этой... аристократкой.

– И не просто исчез, – похвастался я. –Побывал у нее в спальне.

Он вскинул брови, в серых глазах мелькнул гнев. Я не решилсяиграть дальше, уже без улыбки рассказал, как ушли с приема, как доехали и...чем закончилось. Намеком, без подробностей, ибо настоящие мужчины охотнеерассказывают о своих проколах в этой области, чем об успехах.

Он слушал-слушал, отшатнулся:

– Да вы понимаете, что натворили?

– Что?

– Дали им в руки материал для шантажа!

– Так ли? – усмехнулся я. – Забываете, вкаком мире живем. Еще десяток лет назад такими фото можно былоскомпрометировать, загубить карьеру... помню, военный министр Англии, Парфюмо,вылетел со всех постов за такое фото..., а сейчас даже правительственныйчиновник будет не только рассматривать такие снимки с удовольствием, но еще идрузьям покажет.

– Но пресса... газеты... телевидение?

Я скромно улыбнулся:

– Пусть покажут. Я был неплох. В этаком староммужественном стиле! Без новомодных выпендренов, когда, мол, и женщина тожечеловек, надо удовлетворять ее сексуальные фантазии... Хрен, я удовлетворял.Главное, что заботило и даже малость мешало, это подтягивать животик... он уменя малость того, и выпячивать грудь.

Окаменевшее лицо Кречета начало медленно оживать. Избогатырской груди вырвался такой мощный вздох, что взметнул бумаги на другомконце стола. В глазах наконец вспыхнул интерес:

– Я добуду запись. Сам просмотрю!

– Мне стыдиться нечего, – сказал я скромно. –Такую аристократку поставил... И драл, как вокзальную шлюшку.

– И живот подтягивал?

– Зато плечи надувал. Когда-то там были мышцы...честное слово!.. если напрячь, то кое-что проступает даже сейчас...

Он наконец освобождено засмеялся.

– Да, забываем в какое время живем... Но и они, дурни, забыли!Но все же, Виктор Александрович, зная вас, ни за что не поверю, чтобы выпотащились за бабой на другой конец города. Вам бы, чтобы в соседнем подъезде,а то и на одной площадке, чтобы в трениках!

– Такая аристократка! – сказал я с упреком.

– Аристократка, – согласился он. – Проверили.Сейчас все покупают липовые свидетельства, что графья да потомки Романовых, ато и Рюриковичи, но она в самом деле урожденная Волконская, а те тянут род отРюрика. Родословная уже длиннее, чем у вашей собаки. А Рюрик и вовсе, есливерить тут одному, от самого бога Сварога. Так вы ее, так сказать, креветкой?

– Некоторые говорят, а ля кальмаром. Но мы еще малостьи поговорили. Она знает немного, да и о том старалась не говорить, но я задавалвопросы, а ответы пропускал мимо ушей, зато следил за лицом. Не ручаюсь застопроцентную точность, но в недрах армии зреет военный переворот. Из-занедоплат, сокращений, неустроенности... Я бы указал на военно-воздушные силы,если бы уверенность была не на семьдесят процентов, а на все сто...

Он кивнул:

– Продолжайте.

– Из вашего кабинета утекает ценная информация...

– Догадываюсь.

– Еще один крупный банк поддерживает тайную работупротив вас.

– Их много!

– Судя по интонации, бровям, тембру, это мощныйгосударственный банк. А таких можно перечесть по пальцам одной руки. Даже еслиэта рука трехпалая, как у жабы.

Он в недоверием покачал головой:

– Вы полагаете, она знает настолько много?

– Похоже на то. Простую шлюшку не провести на прием,даже очень красивую. К тому же я не клюнул бы на простую. Они уже знают, что яна баб не падок. Потому подставили настоящую аристократку из высшего круга.Чтобы привлечь мой интерес, она сразу поспешила дать понять, что знает высшихлиц лично, что княгиня, что богата и влиятельна... Понимали, что я почувствую,если врет, на чем-то да поймаю, а вот настоящая в самом деле может наброситьповодок на такого плебея – умного, но бедного и низкорожденного.

Он покачал головой:

– Подозрительный вы человек, Виктор Александрович.

– Я? – удивился я. – Просто я человек, ужеповидавший людей.

Он хмыкнул. По его глазам я понял, что он хотел сказать:людей ты повидал, дружище, но, похоже, и баб повидал тоже. Всяких, разных. Втом числе – красивых и подлых.

– Я наведу о ней справки, – пообещал он, – новы уж не делайте ничего неожиданного! Моя охрана должна знать, где вы и что свами.

– Да все было ясно, – ответил я досадливо. –Я не двадцатилетний юнец, которому гормоны ударят в голову. Я знаю, как ктоведет себя. Вместо того, чтобы только демонстрировать свои прелести, онапоспешила выложить все козыри. Ставка на то, что заинтересуюсь если не простокрасивой женщиной в постели, то хотя бы знакомством с такой знатной особой. Но,повторяю, я – волк битый. И как тот старый пес.

– Что за пес?

– Который скрэбэ, ..., гавкае. Ну, разом делает тридела. Эх... который закапывает задними лапами продукты отхода организма,продляет род и охраняет государство. Самое неприятное, что в вашем тайномсовете кто-то на их стороне. Я ощутил это ясно.

Лицо Кречета, и без того каменное, застыло вовсе. Мертвымголосом спросил, впрочем, без всякой надежды:

– Кто?

– Если бы она знала, – развел я руками, – то,возможно, узнали бы и мы.

Постовые сбивались с ног, направляя поток машин по другойулице. Демонстранты перекрыли улицу, подогревая себя криками, сгруживаясь каковцы, чтобы если какой водитель, озверев, решится пустить машину на толпу, точтобы попасть под удар не одному, а всей массе. Не то, что на миру смертьстрашна, христианам она всегда страшна, а удар распределится на всех, можноотделаться синяком, зато всю жизнь ходить в героях.

– Церковь наносит ответный удар, – сказал Володя.

– Если бы церковь, – буркнул я.

– А кто же?

– Чистые души. Церковь даже с петлей на шее не способнаподнять жирный зад... Это как с двумя лентяями, что лежали в горящем сарае,терпели, и только когда загорелась одежда, один слабо вскрикнул: «Горим...», авторой тихонько попросил: "Соседушка, крикни и за меня «Горим!». Да чтотам, церковь даже не крикнет. За нее кричит это людье. Хорошее людье. Чистое,недалекое. Не видевшее мира, не читавшее других книг, не слушающее другихлюдей. Мы любим таких, всем нам приятно общаться с хорошими людьми, что глупеенас.