Дождь прекратился, но переполненные влагой тучи готовы были снова разродиться. Зверски хотелось есть. Я взял чайник и сходил к небольшому озерку, спрятавшемуся среди огромных елей, набрал воды и заодно умылся. Вода была ледяной, говорили, на дне озерка бьет ключ. Разжег костер и уже через полчаса сидел под ветвистой кроной за ладно срубленным столом, ел хлеб с сыром, пил кофе и оглядывал окрестности. Избушку построили на краю большого луга, окаймленного с одной стороны зарослями тальника, с другой, более возвышенной, — елями и лиственницами. Вся эта местность расположилась в пойме Лены и хоть находилась от нее в нескольких километрах, весной полая вода добиралась сюда по протоке и покрывала на короткое время. И трава здесь всегда была по грудь, в доказательство этого на лугу возвышались три продолговатые скирды.

Я глядел на них, а думал об Ольге. Перипетии последних дней не оставляли мне времени, да и голова была забита совсем другим. Как она там? Знал ли Анисимов о ней, а если знал, сказал ли кукаревцам? Сергеев доверял ему и винтовку мне передал именно с ним. Да и Костя говорил о людях из конторы, а не об одном человеке (причина, из-за которой я до сих пор не позвонил ни Ольге, ни Косте, хотя телефон постоянно носил с собой). Все же надо было настоять, чтоб Ольга на время уехала из города. Если с ней, не дай Бог, что случится, виноват буду я. Виноват я перед Ольгой и в том, что мои отношения с Нюрой зашли слишком далеко.

Христианский обряд покаяния, конечно, придумали мудрые люди, отпущение грехов кающимся — благое дело. Чувство вины — тяжелый груз, не всем дано нести его. Но вопрос в другом, считает ли покаявшийся полностью освобожденным себя от вины? Ведь совсем вина не может исчезнуть. Я думаю, покаяние в церкви все же самообман — от себя не уйдешь.

Царившая вокруг тишина, такая, что было слышно, как падают хвоинки, навевала тоску.

Но ближе к обеду подул холодный северный ветер.

Осень — пора ветров.

К нам из других миров,

Где радости нет и любви,

Тоску они принесли.

Осень — пора дождей.

И тучи приходят с ней,

Холодный дождик без гроз

Из далекого «Моря слез».

Серых пора тонов,

Черных, как ночь, зонтов,

Необъяснимой печали,

Пришедшей из серой дали.

Снова пошел дождь, сначала лил как из ведра, затем ослабел и моросил без остановки три дня. У меня от постоянного лежания заболели бока. Но утром четвертого дня на небе не просматривалось даже маленького облачка. И после обеда я двинул в село, надоело быть в блаженном неведении. Я хотел знать, что с мамой, Лизой, Николаем.

Как стемнело, я вошел в село. Долго стоял возле нашего дома — прислушивался. И лишь потом постучал в дверь и вскоре услышал настороженный голос Николая:

— Кто?

— Сын Зожа.

— Зожа нет, его алкоголики задушили, — Николай вышел на крыльцо, посжимал меня в объятиях и радостно сообщил: — С Лизой все в норме, дня через два выпишут.

— Коля, кто там? — в голосе мамы тревога.

— Террорист пришел.

— Так идите в дом. Андрюша, как ты?

— Все хорошо, мама. Пришел вас проведать. Спи. Мы с Николаем здесь поговорим.

— Кушать хочешь?

— Спасибо! Я там только и делал, что ел.

— А я завтра к тебе собирался, бабуля задолбала: «Как он там? Как он там?» А ты сам заявился, да, пожалуй, рановато. Не мешало бы тебе еще несколько дней там покантоваться. Эти, из конторы, все копают, привозили из города знаменитого экстрасенса, водили от одной ямы к другой, он ноль внимания, а как подошли к той, где был сундук, сразу почувствовал, что неладно, и попросил земли из ямы. Взял ее в руку, закрыл глаза и вдруг бряк с копыт. Да не просто завалился, а вроде кто невидимый двинул ему от души. Подбежали к нему, подняли, а он глазами водит, видно, что напуган до смерти и вроде не понимает, где он. А когда очухался, тихонечко-тихонечко от ямы и к берегу. И только там сказал, что ему противодействовала страшная сила и о том, что произошло, никогда не узнать. И лучше в эти места не соваться. Вот так. Да, тебе какой-то Костя звонил, девки с почты сказали.

— Костя? Давно? — от нехорошего предчувствия меня бросило в жар.

— На следующий день, как ты ушел. Думаешь, что-то серьезное?

— Сейчас позвоню, узнаю.

— Давай, а я пока оденусь.

Костя ответил сразу, словно ждал моего звонка.

— Андрюха! Привет! Ты куда пропал? Я тебе несколько раз звонил. Сначала не знал куда, потом подсказали — на почту. Мы вчера Ольгу похоронили. Ты слышишь меня?

Комок в горле не дал мне ответить, я лишь смог произнести что-то наподобие рычания.

— Ее Козлов застрелил, работал раньше в администрации Х-ва, сейчас не знаю, где. Но только ему ничего не будет, во-первых, связи, во-вторых, он косит под придурка. Все твердит, что Ольгу убить ему приказало какое-то Оно… Представляешь, какая скотина…

Я выключил телефон и разрыдался. И никак не мог остановиться. Сидел на крыльце и сотрясался в рыданиях. Николай, чтоб не услышала мама, закрыл дверь.

— Че случилось, умер кто?

Он сходил в поварку, принес ковшик воды.

— Выпей. Что случилось-то?

Я немного отпил, держа ковшик трясущимися руками, остальное вылил на голову.

— Девушку мою убили.

— Е-мое! Тебе, поди, ехать надо?

— Уже похоронили.

Николай ушел в дом и вернулся с бутылкой водки:

— Пошли помянем. Пошли! — потянул он меня за рукав.

В поварке Николай разлил по полному стакану:

— Пусть земля ей будет пухом. Пей!

Я выпил, не чувствуя ни запаха водки, ни вкуса. Некоторое время мы сидели молча, и я был благодарен Николаю за его молчание. Мне хотелось остаться одному, и я сказал, что пойду вздремну, а рано утром уйду на покос. И поплелся на сеновал.

Ольга так и не узнает, что я любил ее и хотел на ней жениться. Ну почему мы все откладываем на потом, как будто у нас несколько жизней, а потом запоздало хватаемся за голову? Вспомнились слова капитана с «Можайска», тогда я как-то не выделил их из той мешанины, что он «обрушил» на меня. А они, оказывается, запомнились. Что мы, русские, живем, словно пишем черновик, уверенные, что настоящая жизнь ждет нас впереди. Поступаем в институт — в любой, лишь бы где учиться, женимся — продолжая думать о единственной, которую, конечно же, встретим. И умираем, так и не начав по-настоящему жить.

Скажи я Ольге, что люблю ее, и, возможно, она была бы жива. Ведь каждое слово, обращенное к любимому человеку, меняет его жизнь, как меняет и нашу. И, может быть, не было бы у Ольги той роковой встречи с Козловым. Проклятый Козлов! И почему я не пожелал в Жердяевке его смерти? Боже! Костя сказал, Козлову приказало Оно. Значит, в яму Козлов тогда упал не случайно — это были проделки хранителя камня. Тогда, глядя на Козлова, я вспомнил Ольгу, ее отношения с Козловым и как нокаутировал его. Выходит, Оно умеет читать мысли и решило сделать Козлова своим оружием мести. А раз умеет читать мысли, значит, знает и о Нюре. Вдруг меня посетила дикая мысль, а может, это не месть Оно, а желание помочь мне разрешить сложную ситуацию, в которой я оказался? Оно подсуетилось и избавило меня от проблемы выбора, как героя паршивого американского фильма.