Змея пехоты…

Коварный лев тянулся вновь

К чужой короне,

И, чуя будущую кровь,

Храпели кони…

Юный дворянин пел с бледным, отчаянным лицом, и площадьзатихала, только на прилегавших улицах слышался стук колес. Определенно здесьслучилось нечто из ряда вон выходящее, плохо вязавшееся с мирными торговымибуднями, достаточно взглянуть на лица стоящих поблизости – испуганные,напряженные, злые. И отнюдь не удивленные.

Свистела первая стрела

Холодной былью.

На стебли лилий тень легла,

На стебли лилий.

Друг другу мстя за прошлый гнев,

За все разбои,

Готовы лилия и лев,

Готовы к бою…

И вдруг пожилой пузатенький оружейник подхватил – столь жевызывающе, зло:

Войну зовем своей судьбой,

Но – вот наука! –

Закончить внукам этот бой,

Закончить внукам…

И еще несколько голосов вплелись:

Король, куда же вы ушли?

Бароны, где вы?

Ведь тот костер, что вы зажгли,

Погасит дева…

Неподалеку от Сварога появился давешний брюхатый стражник –и с ним еще один, пощуплее. У этого из поместительного кармана торчал аппетитнопахнущий коричневый хвост копченой рыбины. Сварог слышал, как тощий тихоспросил:

– Может, посвистеть, кум?

– Убери ты свисток, медальку все равно незаработаешь, – пропыхтел толстый. – Тут политика. И золотой пояс.Пусть коронные мозоли набивают. И пошли-ка отсюда, кум, так оно для жизниспокойнее…

И оба, стараясь не спешить, стали удаляться. Чтобы невлипнуть неизвестно во что, да еще, как оказалось, политическое, Сварогподхватил Мару под локоть и показал взглядом на одну из улочек. По брусчаткелязгнули подкованные копыта – подскакали трое в красно-черном, патрульная полицияпротектора. Прежде чем скрыться в тихом переулочке, Сварог еще успел увидеть,как на пути у всадников загадочным образом возникла пивная бочка на высокихколесах, а юношу слушатели сдернули с бочки и, прикрывая спинами, бегомвыпроваживали в сторону проходного двора. Они переглянулись, и Мара молчапожала плечами. Молодой фонарщик, переждавший события за этим же углом,пояснил:

– Нездешние, ваша милость? Это, извольте знать, балладаграфа Асверуса[16] «Лилия и лев», высочайше запрещенная краспеванию и печатному распространению. Поскольку сейчас у нас со Снольдеромнежная дружба, Сорокалетней войны, надо полагать, и не было вовсе…

Коснулся шляпы, тряхнул кудрями и зашагал прочь, дерзконасвистывая на мотив только что прозвучавшей песни.

А лаур с лауреттой не спеша покинули рыночную площадь исвернули в одну из прилегающих к ней улочек. Узкую, извилистую, мощенуюбрусчаткой, идущую на подъем. По ней, грохоча, туда-обратно проезжали коляски,брички, фургоны, экипажи. Поэтому идти приходилось, прижимаясь к домам.Пешеходов было не так много – подобных улочек отходило от площади немало, людираспределялись по ним равномерно.

Их догнал очередной фургон, поровнялся с ними. Едва этопроизошло, как из-под полотняного кузова горохом посыпались люди. Фургон подпротяжное «тпру-у-у» замер, отгораживая насколько это возможно происходящее устены дома от уличных случайных прохожих. Выпрыгнувшие из повозки люди (Сварогмоментально пересчитал их – девять) взяли их с Марой в кольцо. Весьмаспецифический вывалился из фургона народец, который уж никак нельзя былопринять за объединение законопослушных горожан. Обросшие физиономии, скошенные,сплющенные носы, выбитые зубы, шрамы там и сям, просторная одежда, под которойпрячь хоть пулемет. Но прятали другое, что тут же и продемонстрировали. Ножи,кастеты, дубинки.

Сварог не испугался и не бросился с ходу в бой. И удержал отпоследнего Мару. Удержал взглядом и отрицательным покачиванием головы, отвечаяна ее умоляющий взгляд. Все надо делать вовремя.

А кто это такие и что им нужно, не представляло трудадогадаться. Потому что среди взявших их в плотное кольцо окружения находилсячеловек, уже единожды виденный Сварогом в этой жизни и совсем-совсем недавно. Аименно тот, кого схватила за руку на рынке его энергичная помощница.

Впрочем, заговорил совсем другой человек. Видимо, которыйходил в лидерах этой компании. Одноглазый бугай, почесывающий щетину ужасающимкинжалом, огромным, кривым, со следами несмытой крови на клинке. Дешевое кино,право слово…

– Мы понимаем, благородный лаур и все такое. –Ухмылкой одноглазый обнажил желтые со щербинами зубы. – Мы бы и непосмели, соображаем, кто куда. Но каждый зарабатывает на жизнь по-своему. Мы жене вмешиваемся в ваши дела.

Сварог и Мара молча слушали разглагольствования одноглазого.Тот продолжал:

– Очень вы обидели нашего Факельщика. – Говорящийуказал кинжалом на неудачливого карманника. – Кабы стража не отбила, моглиего зацарапать до смерти. Ну а нам пришлось выкупать его у стражи. Нынче дорогоберут за свободу. Так что не взыщите, ваша милость, придется наши денежкивозвернуть. Мало их у нас, чтобы разбрасываться. Народ нынче пошел скупой,делится неохотно.

– И сколько же ты хочешь, приятель? – спросилСварог.

– Двадцать золотых, которые стражники забрали, идвадцать на лечение царапин Факельщику.

Названная сумма не выглядела астрономической, в кошеле уСварога нашлось бы и поболее. И надо отдать должное рыночной шайке, вели онисебя пока почтительно, межсословного этикета не нарушая, если, конечно,отминусовать ножи и дубинки. Но последнее заменяло собой произнесение угроз: «аесли, ваша милость, вы заплатить не пожелаете, придется самим заглянуть в вашкошелек с нанесением увечий вашей милости, тогда уж не взыщите, выгребем всеподчистую». Ну что? Откупиться или нет?

– Заплатим? – Сварог посмотрел на Мару. Инаткнулся на жалобный, вымаливающий взгляд, каким дети смотрят на родителей,прося тех купить понравившуюся игрушку, каким пользуются собаки, клянчащие ухозяина косточку. Родители обычно сдаются. Собачники тоже.

– Можно мне? – тонким, робким голосом попросилаего помощница. – Мне самой…

Ну, что с ней можно поделать, как перевоспитать, скажите намилость? Дите, сущее дите, только игрушки у дитя особенные. Ведь, поди, и сценуна базаре затеяла, просчитав возможность вот такого вот продолжения. Размятьсяей, негоднице, захотелось.