Сварог тяжко вздохнул, как должен вздыхать родитель,доставая кошелек, чтобы купить-таки ребенку выпрашиваемую игрушку, и сказалтихо, только для нее:

– Валяй. Но чтоб без трупов мне и серьезных увечий. Ато уволю из команды без выходного пособия.

– Конечно, командир. – Голос ее вибрировал отрадостных интонаций.

– Ну что? Будете платить? – В реплике одноглазогопроскочил намек на угрозу.

Получившая «высочайшее соизволение» Мара вступила в игру.

– Ты – грязная свинья! Как ты смеешь что-то требовать улаура! Пошел вон, недоумок, и забирай своих ослов, пока целы.

Гоп-компания разразилась смехом.

– Веселая девочка, – сказал одноглазый, тожепосмеявшись, – но нам некогда. – И добавил с явной угрозой: – Ну?Будут деньги?

Тогда Мара в трех словах объяснила, что ему будет вместоденег и в какое место.

– Нехорошо-о, – протянул лидер шайки, – я жхотел по-доброму. А ты, лаур, захотел по-плохому. Девке своей позволилвыражаться. Тогда и за нее заплатишь. Ладно, хватит болтовни.

И обратился к своим подручным:

– Работайте, ребята!

Сварог прислонился спиной к стене дома, скрестил руки нагруди. Он был почти уверен, что его вмешательство не потребуется. А еслипотребуется, то из этой позы отстраненного созерцателя он сумеет без задержкивойти в события.

А события начали разворачиваться. Рыночные уголовники сталисжимать кольцо, поигрывая своим незатейливым оружием. Мара отделилась от стены,шагнув им навстречу. И – вихрь пронесся вдоль «стенки» из преступных элементов.Раздался звон и стук. Варнаки не успели сообразить, что же такое произошло,когда увидели нагло ухмыляющуюся девицу на том же месте, с которого онаненадолго исчезла, а свое оружие – валяющимся на булыжниках мостовой.

Взорвавшись руганью, рыночные лиходеи бросились вперед, ватаку.

Смешно было наблюдать, как взрослые дяди валятся на землю,точно мешки с требухой, вопя от боли и унижения, а резвящийся ребенок мелькаетмеж ними, неуязвимый для кулаков и ног. Еще смешнее, когда один дядя удалоразмахивается, пускает пудовый кулак в полет, метя во вредную девчонку, но такуда-то пропадает, а кулак врезается подельнику в переносицу. И совсем стало смешно,когда мужики, привыкшие наводить ужас на обитателей рынка и околорыночного«дна», остались лежать на булыжниках, а, переступая через них,ходила-похаживала по «полю боя» целая и невредимая девчонка.

– Так сколько мы вам должны, уважаемый? – Мараподошла вплотную к одноглазому, единственному из шайки оставшемуся (вернее,оставленному) на ногах. Главарь был ошарашен и подавлен. Несомненно впервые вжизни он терпел такое унижение. И что ему делать явно не представлял.

– Язык проглотил, атаман? – издеваласьМара. – Сколько с нас?

– Нисколько, – выдавил одноглазый.

– А извиниться перед благородным лауром, которого ты,мерзавец, задержал на пути к важным делам?

– Ну, знаешь… – вспыхнул одноглазый. И тут жепогас, получив точечный удар пальцем в область солнечного сплетения.

– На «вы» надо обращаться к благороднойлауретте, – сопроводила его плавное оседание на мостовую Мара, дворянкабез году неделя.

Оставив побежденного врага приходить в себя, зализывать раныи, вероятнее всего, переизбирать опозоренного вожака, они обогнули фургон ипродолжили свой прерванный путь по этой улице.

– Как, развлеклась? Настроение улучшилось? –участливо спросил Сварог.

– Улучшилось. – Судя по сияющему лицу, онанисколько не врала. Поэтому использовать магический прием распознавания лжиСварог не стал.

Они еще немного попетляли по улицам, и Сварог, пропустивпарочку свободных извозчиков, махнул третьему.

Ремиденум, цитадель знаний и учености, внушал уважение.Попасть туда можно было только через широкие ворота (пусть и лишившиеся кнынешнему времени створок). Над воротами красовался древний, выщербленный иоплывший от старости герб – три совы в дроглоре. Тут же развевался флаг:фиолетовый с золотой каймой и теми же тремя совами – белыми, опять-таки сзолотой каймой. На низком бочонке сидел стражник в наряде времен Троецарствия[17], пьяный, судя по виду, еще с прошлого года. Завидев Сварога сМарой, он оживился, вытащил из-за бочонка подержанную алебарду и заорал:

– Стойте, благородные господа! Поклянитесь, что несостоите в родстве с презренным Тиморусом!

– Клянусь, – сказал Сварог. Подумал и досталсеребряный аурей, каковой стражник принял как ни в чем не бывало. –Любезный, а почему совы у вас на флаге таких колеров?

Стражник заученно отчеканил:

– Потому что ученые познания, ваша милость, приносят ипроцветание, символизируемое цветом золота, но частенько влекут и смерть,символизируемую белым, и забывать об этом не след.

За воротами начинался целый городок – кривые узенькиеулочки, старинные здания со стрельчатыми крышами, причудливыми флюгерами,тяжелыми окованными ставнями и водосточными трубами, заканчивавшимисядраконьими мордами из позеленевшей меди. Архаические фонари в виде перевернутыхпирамид помнили, пожалуй, не то что Троецарствие, а еще и Сандоварскую[18] битву. Повсюду виднелись бюсты и статуи ученых мужей,державшие в руках разнообразные атрибуты их учености. Компаниями прогуливалисьстуденты в коротких фиолетовых плащах и такого же цвета четырехугольныхберетах, напоминавших пухлые подушечки.

Кое-кто из них и в самом деле, как мимоходом удалосьрасслышать, вел чинные и глубокомысленные ученые беседы, но большинство решалиголоволомки, шествовали в кабак, перекликались из окна в окно и с хохотомпересказывали подробности вчерашних похождений.

Сварог понял, что поиски наугад бесполезны. И отвел всторонку первого попавшегося схолара, с рассеянным видом подпиравшего уличныйфонарь.

– Граф Леверлин! – воздел глаза к небу рыжийюнец. – Ваша милость, вы, конечно же, не похожи на сердитого кредитора извинной лавки или полицейского насчет вчерашней мочальной бороды, неведомо каквыросшей у памятника королевы Боне, но не есть ли вы разгневанный отецблагонравной девицы вкупе с оною?

– А в глаз тебе дать, фиолетовый? – деловитоспросила Мара. – Меня, случалось, оскорбляли, но чтобы обзыватьблагонравной девицей…

– Мои извинения, юная дама… Кто-нибудь говорил вам, чтовы прекрасны, как утренняя заря?

Сварог громко сказал «гм».

– Восторги неуместны, осознал и каюсь, – сказалрыжий. – Надеюсь, вы простите сии дерзкие слова несчастному маркизу,лишенному наследства, но не способности радоваться прекрасному. Не должны лидворяне помогать друг другу, господа? Ибо неумеренность накануне, как подмеченомудрецами еще в незапамятные времена, уравновешивается разумной умеренностьюнаутро – но грубый материалист, хозяин подвальчика «Перо и астролябия» требуетосязаемых подтверждений данной философской сентенции.