Свесившись с седла, Гриша резко взмахнул нагайкой, и бандит, охнув, повалился на землю с залитым кровью лицом. Услышав глухой стук и стон, остальные трое разом оглянулись. Понимая, что на таком крошечном пятачке конь может случайно наступить на лежащую женщину, Гриша соскользнул с седла и шлепком отогнал Грача в сторону. Удивленно переглянувшись, троица оставила на время женщину и, поднявшись, двинулась к парню, доставая из карманов у кого что было.

Скользнув взглядом по их вооружению, Гриша только презрительно усмехнулся. Два ножа и кастет против пластуна — это даже не смешно, господа, мелькнула у него мысль, и нагайка свистнула в воздухе. Ближайший к нему бандит взвыл от боли в разбитом колене и повалился наземь. Не останавливаясь, парень провернулся вокруг своей оси, и второй бандит захрипел, хватаясь за разбитое горло. Третий оказался чуть сообразительнее и, махнув ножом для острастки, развернулся, пытаясь убежать, но отпускать грабителя парень не собирался.

Быстрый шаг вперед, взмах рукой, свист нагайки, глухой удар, и бандит беззвучно валится на землю, словно сноп сена. Оглядевшись и убедившись, что воевать тут больше некому, парень подошел к успевшей сесть женщине и, опустившись на корточки, участливо спросил:

— Как вы, сударыня? Способны в седле удержаться, или лучше сюда врача привезти?

— Нет-нет, все в порядке, — поспешно ответила та, судорожно поправляя разорванный на груди лиф амазонки. — Просто их оказалось слишком много для меня одной. Да еще эти подлецы меня сразу по лицу ударили так, что едва челюсть не сломали.

— Это который из них? — мрачно поинтересовался Гриша, выпрямляясь.

— Вон тот, который воет, — мстительно указала женщина.

Гриша шагнул к катавшемуся по траве бандиту и взмахнул нагайкой. Вой сразу оборвался, а парень, вернувшись к жертве, со злой усмешкой сказал, убирая нагайку за спину:

— Он больше так не будет.

— Он, похоже, больше вообще никак не будет, — проворчала та, нервно усмехнувшись.

— А вам его жалко? — не понял парень.

— Собаке собачья смерть, — фыркнула женщина, поднимаясь на ноги.

— Не надо собачью породу обижать. Вот уж кто людям верно служит, так это собаки, — вздохнул Гриша, припомнив трех своих питомцев.

— Давайте уедем отсюда, — попросила женщина, и только теперь Гриша смог как следует рассмотреть ее.

Тоненькая, словно тростинка, ростом ему едва до уха, с изящными руками и роскошной русой косой. Полные, чувственные губы, лицо сердечком и огромные зеленые глаза. Все это он охватил одним взглядом и невольно вздрогнул, так она была хороша. Свистнув, он подозвал коня и, подставив ладони, одним движением усадил спасенную в седло. Взяв Грача за повод, он осторожно вывел его на дорогу и быстрым шагом направился в сторону завода.

Там должен быть телефон и городовой. А возможно, найдется и врач. Но едва они свернули за угол, как увидели стоявшую на обочине каурую кобылку, ощипывавшую куст. Отпустив повод Грача, Гриша, не спеша и не делая резких движений, подошел к лошадке и, дав ей обнюхать свою ладонь, взял повод. Выведя лошадку на дорогу, он привычно осмотрел ее и, убедившись, что ран на каурой нет, принялся снимать седло, попутно объясняя:

— Подпругу не дотянули, вот седло и сбилось. С места она удрала с испугу, а вот далеко бежать так ей неудобно. Седло по ребрам бьет.

— Это я сама подпругу отпустила, — ответила девушка. — Хотела немного одна в тишине погулять, а тут эти. Ласточку напугали и на меня набросились. Морды каторжные.

— Зря вы в такую глухомань одна пошли, — качнул головой Гриша. — Лучше уж в сторону Красного Села ехать. Там за Горелово и лес почище, и народ спокойнее.

— А я вообще люблю в незнакомые места кататься. Но тут вы, похоже, правы. Сюда ездить я больше не стану. А вы тут как оказались? По службе?

— Можно и так сказать, — усмехнулся Гриша.

— Вы настоящий казак? — тут же последовал вопрос.

— Родовой, — кивнул парень, накидывая на кобылу потник.

— А где вы научились так плетью орудовать?

— Это не плеть. Это нагайка. А для казака это тоже оружие.

— А как вас зовут, спаситель? — вдруг кокетливо улыбнулась девушка.

— Григорий Серко. А вас?

— Анастасия Меньшова. Дочь купца первой гильдии Михаила Меньшова.

— О как! А чего ж тогда верхом, а не в автомобиле? — иронично спросил парень.

— Я лошадей больше люблю, чем эти керогазы, — сморщила девушка нос. — Да и на прогулке можно одной побыть. А в машине всегда водитель рядом. А значит, всегда будет кому отцу доложить, где была.

— Доехали до парка, и гуляйте одна в свое удовольствие. Что мешает? — пожал Гриша плечами, не понимая такой страсти к диким местам.

— Странный вы, Григорий, но интересный, — высказалась Настя, спрыгивая с коня.

* * *

Вопросы сыпались из нее, словно горох из худой торбы, но Гриша с едва заметной улыбкой, отвечая на них двумя-тремя словами, просто тихо любовался девушкой, даже не задумываясь о том, что именно она спрашивает. Грач, вышагивая рядом с каурой Ласточкой, игриво выгибал шею и то и дело покусывал попутчицу за гриву. Кобылка фыркала и трясла головой, но не делала попыток отступить в сторону, что ясно показывало, ухаживания вороного ей нравятся.

Повесив повод на луку седла, Гриша сел боком, развернувшись к девушке всем телом. Глянув на его позу, Настя сморщила носик и, не удержавшись, рассмеялась, но тут же схватилась ладошкой за челюсть:

— Ой, не смеши. Больно.

— А чего тут смешного? — не понял Гриша, быстро осматривая себя.

— Я подумала, что будет, если твой Грач вдруг на дыбы встанет. Всю пыль с дороги соберешь.

— Зачем? Спрыгну, да и все, — отмахнулся парень.

— Ах да, ты же родовой казак. В седле родился, в седле женился и в седле помер. И так из поколения в поколение и от отца к сыну.

В голосе девушки явно прозвучала издевка. Эта фраза стала для парня словно ушат ледяной воды. Он легко мог простить насмешку над собой, шутку над местом, где родился, но не обратить внимания на издевку над родом не мог. Желтые глаза парня сверкнули, словно полированный янтарь на солнце, и он, снова сев как положено, негромко ответил:

— Доля казацкая в седле умереть. За землю свою. Да за то, чтобы другие могли невозбранно мошну набивать. Тем воинство от торгашей и отличается.

— Я тебя обидела? — перестав улыбаться, спросила Настя, очевидно заметив перемену в его настроении.

— Меня трудно обидеть, — усмехнулся Гриша, но усмешка эта больше напоминала оскал.

С самого детства его учили, что смеяться над тем, что для другого человека свято, может только убогий или тот, кто хочет стать ему врагом. Именно поэтому станичники легко становились кунаками горцам и принимали в семьи иноверцев. Особенно детей. Бросив быстрый взгляд на девушку, парень вспомнил одну старую историю, невольно сравнивая свою попутчицу с теми, кого сам когда-то знал.