«Почему я не могу забыть их? Они были так давно, но все ещеповторяются в моей памяти с проклятой живостью».

Забвения не было. В глубине души он знал, что причина в немсамом, не в усилиях какого-то невидимого тюремщика. Он один — источник того,что воспоминания так остры.

«Я мучился только из-за нее, моей Марии. Она должна былажить. Должна».

Привычный мир его народа все более и более становился с ногна голову. Возникали и наносили удары бури, чтобы тут же утихнуть.Землетрясения происходили даже в самых стабильных районах. Воды, к которымвсегда относились с любовью и благоговением, обратились в неблагодарную стихию,в клочья рвущую побережье и топящую корабли.

Мария была еще жива, единственная добрая новость средимножества бед. Он не нашел ее, но получил весть, что она отправилась кродственникам на север, где было спокойнее всего. Голландец возблагодарилсудьбу, полагая, что на какое-то время Мария окажется в безопасности. Он вновьобратился мыслями к стихии, которую развязал. Не было сомнений в том, что всекатастрофы вызваны теми силами, с которыми он прежде забавлялся. Он мог ощутитьих без малейшего усилия. И, что более важно, другие тоже могли. К несчастью,никто не имел реальных предложений. Он слышал множество рассуждений, но ниодного конкретного совета, что противопоставить ситуации. Какое-то время оннадеялся скрыть свою связь с происходящими катастрофами, но потом сталоочевидно, что никто не знает о событиях больше него, и ему пришлось выйти изтени.

Сначала ему не поверили. Затем, когда все наконец решили,что он говорит правду, начались обвинения. Предпочтя не вникать в его открытияи не пытаться обратить их на борьбу с ситуацией, его противники просто решилиего изгнать. Он понял, что должен справиться с этим сам.

— Это нужно было предпринять там, где я впервые создалбрешь. Под чужим именем, так как мое собственное уже становилось анафемой, янанял судно, очень дорого, ведь владелец сомневался, что я вернусь, иотправился к остаткам моего островка.

— А Мария? — Теперь Майя стояла совсем близко. Странно, ноон не мог вспомнить, когда она подошла.

— И снова у меня не нашлось для нее времени. Только минутка,чтобы написать записку.

Что бы произошло, если бы он отправился к ней? Скорее всегоничего, кроме того, что он тоже, вероятно, сгинул бы.

Голландец покачал головой.

— Разумеется, море штормило. Править лодкой мне пришлосьсамому. Даже сумасшедший не польстился бы на мои деньги. Несмотря на бурю, ядобрался до скал — единственного, что осталось от островка. Я не толькочувствовал рвущиеся снаружи силы, я их видел. Сверкающие алые и черные волныизливались из ниоткуда и распространялись во всех направлениях. Единственнаяпричина, почему я не был подхвачен ими и не уничтожен в тот же миг, была в том,что я знал, каков ритм этой энергии. В каком-то смысле я оседлал этот ритм исмог создать запас времени и сил, так необходимый мне. Я все еще чувствовалуверенность в себе. Я понял свою прежнюю ошибку, когда полагал, что отверстиепрактически закрыто. На этот раз я умножу свои усилия и нанесу удар в тотмомент, когда энергия будет минимальной.

Теперь Голландец слышал не голоса, а рев бури, швыряющейсуденышко о камни и грозящей разбить о скалы того, что некогда было егосвятилищем. Он снова чувствовал буйные силы, которым он позволил ворваться всвой мир в большей степени, чем сам желал. Снова вспомнил, как считал импульсы,замеряя каждый из них, чтобы определить, когда поток будет минимальным. Мощь, скоторой инородные силы вливались в его мир, подтвердила то, что до этой минутыон лишь подозревал: если вскоре не развернуть поток вспять, он навсегда загубитвещество реальности. Его мир, а может, и нечто большее, погибнет.

— В каждом мире так или иначе говорят об Апокалипсисе, —зашептал Голландец, больше не задумываясь, слышит ли его женщина. — Но в тотмомент я был свидетелем его потенциальной возможности прямо в этом месте в этотсамый миг. Я понял, что дольше ждать нельзя. Все еще оставалась возможностьполностью затянуть разрыв. Я мог исправить часть того, что натворил. Так что ясобрался с силами, нацелился и нанес удар в самый подходящий момент.Потребовалось чудовищное усилие. Не единожды мне казалось, что сердце сейчасразорвется. Но все же разрыв сокращался, очень медленно, но неуклонно.Опасность уменьшалась. Борьба еще держала меня в напряжении, но я видел, что успехблизок. Оставалось еще одно, последнее усилие. Я собрал волю в кулак и ударил.

«Отчаяние» заскрипел. Вполне возможно, что он менял курс, ноесли и так, то поворот был настолько плавным, что невозможно заметить.Голландец посмотрел на сияющие звездами небеса. Мысли его оставались в ужасныхсобытиях прошлого. С большим запозданием он обратил внимание на влагу,струящуюся по обветренному лицу. Невозможно, чтобы это были слезы. Свои слезыон пережил на целые эпохи.

— Я собрал волю и ударил, и получил удар в ответ. Получилудар. Моя собственная мощь была отражена против меня. Я не мог в это поверить.Но это меня не остановит! Я ударил снова, сильнее, чем прежде… — В мыслях онснова боролся со штормом. Скалы все приближались. Стоя на палубе, он бросалвызов силам, с которыми еще недавно управлялся играючи.

Однако на этот раз отчаявшегося ученого не просто отбросилоназад. На этот раз в ответ на его нападение небеса сверкнули таким внезапнымвзрывом энергии, что его утлое суденышко оказалось переброшенным через остаткиострова, а сам он неуправляемым снарядом слетел с палубы.

Он упал в воду, едва сохраняя сознание. Даже волны пыталисьрасплющить его о скалы, но ему удалось за одну зацепиться и с усилием заползтина вершину. Опасное положение, но оно позволяло ему видеть, что происходит.

Вместо того чтобы закрыть брешь, он ухудшил дело. Веществорвалось сильнее, энергия вливалась в его мир, все вокруг разрушая ираспространяясь все дальше и дальше во всех направлениях. Голландец закричал,но звука не было.

Все ощущения реальности, все понятия привычной физики, всеизменилось. Вода поднималась и текла. Скалы таяли. Он сам существовал в тысячетел, и каждое пыталось задержаться за тысячу одинаковых камней.

Сквозь разрыв вырвалась громадная белая комета, такослепительно сиявшая, что несчастный изгой даже сквозь закрытые веки чувствовалболь. Она стремительно неслась, оставляя за собой кипящее море и изувеченнуюматерию. Он почувствовал, как земля под ним задрожала и как его маленький приютстал осыпаться в пенящиеся воды. Нога его соскользнула, и море поглотило его.

— Моей последней мыслью, когда волны сошлись над моейголовой, было то, что Мария умрет, помня только, что я создал средство нашейгибели. Она никогда не узнает, как я пытался все спасти.