- Леночка, а вы лицемерка, - заметил я, приканчиваятелятину с тушеными овощами. - Не далее как сегодня утром в тренажерном зале выутверждали, что каждый человек имеет право быть таким, каков он есть, а если онподлаживается под вкусы и мнения окружающих, чтобы им понравиться, то предаетсобственную личность, уникальную и неповторимую. Я правильно воспроизвел вашумысль, ничего не исказил?

Улыбка на лице Мимозы погасла, она с тревогой глянула наЧертополоха Петровича, и я понял, что она угадала мои намерения. Ах тыпрозорливая моя!

- Да, верно, - едва слышно подтвердила она.

- Тогда почему вы так внимательно и терпеливовыслушиваете ту критику, которую наш уважаемый Павел Петрович регулярнообрушивает на все и всех, а? Я - понятно, я человек старой закалки, ментальныйретроград, приученный к тому, что к мнению окружающих, особенно старших,необходимо прислушиваться и следовать их указаниям. Но вы-то, вы, с такимсвободным умом и такими неординарными суждениями, почему молчите и невозражаете? Почему подделываетесь под вкусы Павла Петровича и позволяете емунавязывать свое мнение?

Чертополох, кажется, забыл, что нужно дожевать находящийсяво рту кусок. И сказать ничего не может, и проглотить не может. Глазавытаращил, лицо беспомощное. Бедняга, ему, наверное, никогда не приходилосьслышать такое в свой адрес. Он-то думал, что делает благое дело, учит нас,несмышленышей, уму-разуму, а оказалось, что это воспринимается как назойливоенавязывание его мнения.

Елена растерянно молчала, и по ее глазам я видел, что онадаже не пытается найти какой-то логичный или хотя бы остроумный ответ. Она приготовиласьк казни, как отданная на заклание овца. И тут я сам себя в очередной разудивил. Ведь еще минуту назад я был готов, что называется, размазать Мимозу постенке - и неожиданно решил протянуть ей руку помощи и помиловать поверженноговрага.

- Молчите, милая Елена? - с наигранной суровостьюпродолжил я. Так я вам скажу, почему вы так себя ведете. Вы подлаживаетесь подПавла Петровича, потому что хотите ему понравиться. Со мной вы ведете себясовсем иначе, потому что вы равнодушны ко мне, я для вас - пшик, пустое место.Мне вы понравиться не стремитесь. А все почему? Да потому, что вы влюблены!Да-да, не отпирайтесь, я давно наблюдаю за вами и пришел к неутешительномувыводу, что мои надежды рассыпаются в прах. Мои чувства к вам безответны. Вы предпочлиПавла Петровича. Увы! Я отхожу в сторону и уступаю место более счастливомусопернику.

Чертополоху наконец удалось сглотнуть, он судорожно запилкусок мяса яблочным соком и протестующе замахал руками, отгоняя от себя такиечудовищные домыслы. Елена хохотала до слез, я тоже развеселился, и мы вдвоемпринялись допекать окончательно смутившегося Ежовича, который так и не понял,что же на самом деле произошло.

Честно говоря, не понял этого и я. Почему я внезапно сменилгнев на милость? Откуда во мне это совершенно не присущее мне великодушие? Чтосо мной происходит? Несколько недель назад я всего лишь заметил крохотноеизменение в выражении собственного лица, и вот теперь я сам себя не узнаю.Решительно выбиваю дверь, таскаю на себе каких-то бизнесменов весом большецентнера, миролюбиво протягиваю руку противнику и пишу совершенно непонятный нипо смыслу, ни по форме, ни по жанру текст.

Откуда идут эти изменения, где их истоки? В травме, которуюя получил в конце апреля? Или в том, что произошло там, за глухой стенойзабвения, скрывающей от меня без малого два года жизни? И куда это в концеконцов приведет?

Все это я хотел обсудить с Бегемотом, но мне не повезло. Онпозвонил, долго и виновато извинялся, объясняя, что отравился чем-то, лежит впостели и сегодня никак не может приехать. Ну что ж, бывает. Я начал былоприкидывать, не сходить ли мне поплавать, коль уж время нашлось, или, можетбыть, выйти в парк и найти Чертополоха с Мимозой, которые продолжали святоблюсти традицию послеобеденных прогулок. Но ничего решить не успел, потому чтодверь комнаты распахнулась и пред моими очами возник Борька Викулов собственнойперсоной.

- Не ждал? - он насмешливо окинул меня взглядом. - АЛинка не обманула, ты действительно выглядишь на миллион долларов. Я позваниваюей периодически, узнаю, как ты, не нужна ли какая помощь, ты же сам никогданичего не скажешь и не попросишь, я тебя знаю. Она мне и расписала, каким тыстал бравым молодцом. Дай, думаю, нагряну без предупреждения да погляжу, так лиэто, а то не верится.

- Не ври, - я обнял Борьку, похлопал по спине, усадил вкресло, не скрывая радости. - Любопытство - не твой диагноз. Говори, зачемприехал.

Я и в самом деле ужасно обрадовался. Конечно, я собиралсявечером советоваться с Мусей насчет своих подозрений, но я хорошо знаю своюПерсидскую Кошечку, у нее один ответ: надо обратиться в милицию или в ФСБ.Типично женский подход - в опасной ситуации бежать за защитой. Мне же нужен былподход мужской, который описывается формулой "разобраться самому", издесь моим единственным надежным советчиком мог оказаться именно Борька.

- Если честно, приехал я с тобой повидаться,соскучился, - он хитро улыбнулся. - Но поскольку ты у нас крупный литератор иизвестная на все европейские и азиатские страны личность, то к тебе на кривойкозе старой дружбы не подъедешь. Поэтому я изобрел повод для встречи.

- Какой?

- Я выяснил насчет любовника твоей дочери, этогомузыканта по имени Гарик. И приехал отчитаться о проделанной работе.

- Да ты что?! - от изумления я даже дар речи потерял иникаких других слов, кроме этих, не смог найти. - Ты серьезно? Ты действительносделал это?

- Нет, шучу, - Борька улыбнулся. - Ну конечно, сделал.Извини, что не сразу, случая не было.

- И как тебе это удалось?

- Да остались кое-какие связи после контактов справоохранительной системой, - уклончиво объяснил он. - И сын помог, они же ствоей Светкой почти ровесники, в одних сферах тусуются, общий язык всегданайдут. Короче, Дюхон, слушай, чего я на него накопал. Этот Гарик по фамилииРыжов и по имени Игорь имеет нечто вроде артистического псевдонима Гарри. Вовсяком случае, именно так пишут на самодельных афишках. Он выступает в прицепес несколькими обалдуями, на сольный концерт ни номеров не хватает, нипоклонников. Знаешь, как это бывает? У одного есть полтора десятка фанатов, удругого - столько же, ради пятнадцати человек снимать зал и выступать смысланет, а когда соберется таких гениев человек пять-шесть да поклонники каждогопридут, вот и получается под сотню зрителей, уже какая-то иллюзия зала ипублики.

- Понял. Дальше, - нетерпеливо потребовал я. Дальшевыяснилось, что у Гарика не только темное прошлое, но и весьма сомнительноенастоящее. Он дважды успел побывать на зоне, оба раза будучинесовершеннолетним, сочинять и исполнять песни начал именно там, в колонии, ирешил, что будет отныне зарабатывать на жизнь своим бессмертным искусством.Дело шло плохо, таланта было явно маловато, да и со вкусом, как с музыкальным,так и литературным, у нашего Гарика не все благополучно. Однако у мальчика былидрузья. Закадычные. Кореша, одним словом. Ну, понятно откуда они взялись. Этикореша репу почесали, посмотрели повнимательнее на Гарикову красивую рожу и наладную фигуру с широченными плечами и узкими бедрами, да и сделали своемубратану предложение, от которого он не смог отказаться. Не смог, потому что незахотел, а вовсе не в том смысле, в каком написано в "Крестном отце"у Марио Пьюзо.