было господчики в котелках и активно занялись восстановлением утерянного престижа своих фирм, контор и агентств. Эти воскресшие дельцы больше всех настаивали на скорейшем восстановлении «порядка».

По случаю прихода интервентов город шумел и веселился. Было воскресенье. Состоятельная публика, по-праздничному разодетая, беззаботно сновала по улицам и бульварам.

На бульваре, перед голубой эстрадой летнего театра, завешанного пестрыми флагами, собралось много народу. К ограде бульвара тихо подкатил новый черный автомобиль. Сотни лиц повернулись к автомобилю, из которого вышли Месаксуди, молодая стройная женщина и два сухопарых английских офицера-моряка. Городовые поспешно открыли калитку, раздвинули толпу и пропустили приезжих к эстраде.

Ковров, в штатском темно-сером костюме и шляпе, был здесь. Он знал, что контрреволюционеры города организовали встречу англичан на бульваре с целью охватить своей пропагандой больше публики, показать горожанам иностранцев, дать возможность послушать, что скажут здесь о том новом «порядке», который пришли наводить в России англичане. Ковров, увидевший Месаксуди и молодую женщину, подошел ближе. На женщине было гладкое дорогое пальто и темная небольшая шляпа. Скромная одежда придавала ей особую, строгую прелесть.

Женщина, пригнув голову, прячась от глаз публики, быстро пошла вперед. Месаксуди поддерживал ее. Он подвел ее к низенькой решетке, ограждающей зал летнего театра, оставил там, а сам поспешил за ушедшими к эстраде англичанами.

Ковров стоял совсем близко около молодой женщины.

Она почувствовала на себе пытливый взгляд и несколько раз бегло взглянула на Коврова.

«Кто он такой? Почему он улыбается?» Она снова взглянула на незнакомца, но лицо его уже было обращено в сторону шумящей за оградой толпы.

К Ирине подбежал какой-то господин, поцеловал ей руку и повел в зал.

Городской голова Могилев с розовым лицом, обрамленным черной бородой, вкрадчиво говорил с эстрады:

— Город Керчь встречает вас, дорогие господа англичане, по русскому обычаю, хлебом и солью и просит принять выражение наших самых горячих симпатий к вам, нашим доблестным союзникам, удивившим мир своим гением. Историческая встреча! Великое событие, которого с таким нетерпением и радостью ожидал наш русский народ…

— Долой англичан! Долой опору буржуев! — взлетела вдруг целая буря голосов из-за ограды, густо облепленной народом. — Прочь руки от России!

— Ваше прибытие останется памятным, — продолжал Могилев, делая вид, что он не слышит выкриков и свиста, — о нем будут передавать из рода в род, летописцы расскажут о нем на страницах истории России и истории всего цивилизованного мира. Выражая свою безмерную радость, город Керчь и весь Крым кланяются вам и просят милостиво откушать хлеба и соли. Добро пожаловать!

За оградой — новая буря гнева:

— Вон отсюда! Без иностранцев разберемся! Руки прочь от России!

Послышалось цоканье копыт, появились казаки-мултыховцы. Они, проезжая шагом, разгоняли публику, запрудившую всю набережную и льнувшую к железным решеткам ограды.

— Долой непрошеных гостей!

— Смерть интервентам!

Высокий, сухощавый, с высокомерным узким лицом англичанин принял поднос с хлебом из рук Могилева, равнодушно сказал, что Антанта принесла мир и покой России, пообещал скорый «порядок» и сел за стол, накрытый синей с золотом парчой.

После Могилева на эстраде появился Войданов. Он держал в руке черную шляпу, его длинные волосы трепал ветер. Войданов вытянул руку в направлении моря, где стояли военные суда англичан.

— Наконец-то! Теперь с вашей помощью наш народ спокойно займется своим мирным трудом. Дорогие мои граждане, эти пушки привезены сюда не для войны, не для разрушения города, нет! Они тебе, наш любимый народ, не страшны, они принесли тебе мир и покой. Пусть их боятся те, кто чувствует за собой вину перед народом и вот уже второй год мутит его своей демагогией, бесстыдно продает и терзает несчастную Россию! Пусть боятся те, кто мешает созвать Учредительное собрание! Вы, конечно, понимаете, что я говорю о большевиках, об этих опасных людях, продавших Россию…

Войданова сменил представитель земельной управы и член городской думы с желто-голубоватым лоскутком в петлице — Иван Иванович Пыжко.

— Э-э, — сказал он, вскидывая голову и показывая на суда, — это не шуточки, а кораблики, господа граждане, нечего тут и объяснять. Мир и порядок теперь будэ, и будэ чинно и культурно и на селе и в городе. Давайте не журиться, я вам от чистого сердца скажу: надо успокоиться. Кто пахарь, тот должен с богом отправляться на свое место, к плугу, и пахать, пахать до самого Учредительного собрания, которое определит все для мирной жизни, а кто кузнец — иди куй свое счастье в кузнице… Я просто рекомендую: скорей забувайте красных всяких там большевиков, оно полезней будэ. Поигрались, побалувались — и хватит, а то ти трубочки на этих чужеземных корабликах не уважают баловства, англичане дуже сердыти и никак не терпят того, що краснэ. Спасибо, что прийшли до нас эти иностранцы… не беспокойтесь, они наведут порядок.

В это время высоко в небе зашумели аэропланы.

— Вот и птичечки появились, — весело продолжал оратор, — они высматривают оттуда, не остались ли где тут красненькие. Мы можем им сказать, что нет их, сгинули они, цур им и пэк!

— Заткни глотку!

— Желтоблакитник!

— Гайдамак!

Вдруг раздался оглушительный грохот. Земля дрогнула, как от подземного толчка. Толпа увидела, как возле миноносцев взметнулись ввысь белые водяные столбы.

— Господи! Бомбы!

— Красные!

Снова раздался грохот взорвавшейся бомбы, зазвенели стекла. На море за миноносцами взметнулись водяные столбы, и черный дым оторвался от воды и пополз к небу. На город птичьими стаями опускались листовки.

Люди с криком бросились к выходу, навалились на решетки, давили друг друга.

Ковров остановился за каменным киоском, чтобы не сбила с ног хлынувшая толпа. Когда листовки стали падать на землю, он быстро схватил одну и прочитал:

«Товарищи рабочие, солдаты и крестьяне! Час настал, берите оружие, бейте белых генералов, бейте буржуев, изгоняйте всяких интервентов, — этим вы поможете Красной Армии… Все за оружие! Белые армии под Царицыном разгромлены. Красная Армия очистила Ростов от белых, там снова восстановлена советская власть. Красная Армия наступает на всех фронтах. Товарищи! Красная Армия освободила от белых Украину. Все на восстание! Да здравствует советская власть и Красная Армия! Да здравствуют большевики!»

Ковров быстро направился к выходу. Пробегая по берегу, он увидел небольшую толпу людей. Некоторые в ужасе закрывали лица руками. С моря несся отчаянный человеческий крик. Ковров увидел в толпе бледного и растерявшегося фабриканта Месаксуди.

Опять где-то близко грохнул взрыв, земля дрогнула, загремела посыпавшаяся черепица. Месаксуди схватился за голову и побежал к выходу, за ним устремились и другие. На берегу остался седой старик и кричал:

— Спасите! Спасите!

В море тонула женщина. Волны бросали ее то вверх, то вниз и каждую