Его губы зашевелились, но Триша не услышала его ответа. Онже положил карабин на хардпэн (давно пора, подумала про себя Триша), поднял ееи повернул так быстро, что у нее закружилась голова. Наверное, Тришу бывырвало, если бы в ее желудке что-нибудь было. Она начала кашлять. Кашля тожене слышала, потому что после выстрела в ушах стоял звон, но чувствовала, каккашель разрывает ей горло и грудную клетку.

Она хотела поблагодарить невысокого мужчину за то, что оннесет ее, за то, что пришел ей на помощь, но ей также хотелось сказать ему, чтосущество-медведь попятилось еще до того, как раздался выстрел. Что она увиделазамешательство, написанное на его морде-лице, страх в его глазах-глазницах,когда начала выполнять бросок. Она хотела сказать этому невысокому мужчине,который уже бежал с ней на руках, что-то важное, что-то очень важное, но онсильно тряс ее, она кашляла, в голове звенело, и она не знала, удалось ли ейэто сказать или нет.

Триша все еще пыталась сказать: «Я это сделала, я удержалапобедный счет», – когда потеряла сознание.

Она вновь была в лесу и вновь вышла к уже знакомой ейполяне. Посередине, у пня, который на поверку оказался не пнем, а столбом сржавым рым-болтом, вкрученным в верхний торец, стоял Том Гордон. Он лениво раскачивалрым-болт из стороны в сторону.

Я уже видела этот сон, подумала Триша, но, приблизившись кГордону, заметила, что одно отличие есть: на Томе была не серая, выездная, абелая униформа, в которой он выходил на поле в домашних играх, с ярко-красным номером36 на спине. Значит, выездные игры закончились. «Ред сокс» вернулись в Фенуэй,снова играли дома, выездные игры закончились. Да только она и Том опятьочутились в лесу, на поляне-пастбище.

– Том? – застенчиво позвала она.

Он посмотрел на нее, удивленно вскинул брови. А его пальцы,которые так ловко управлялись с бейсбольным мячом, раскачивали ржавый рым-болт.Вперед-назад, вперед-назад.

– Я удержала победный счет.

– Я знаю, что удержала, детка. Здорово это у тебяполучилось.

Вперед-назад, вперед-назад. Куда вы позвоните, если у вассломается рым-болт?

– А что было взаправду?

– Все, – ответил он, словно соотношение реального ивоображаемого не имело ни малейшего значения. Потом повторил: – Здорово это утебя получилось.

– Я поступила глупо, сойдя с тропы, не так ли?

Том Гордон удивленно посмотрел на нее, потом рукой, котораяне раскачивала вперед-назад рым-болт, приподнял козырек бейсболки. Улыбнулся.Он выглядел таким молодым, когда улыбался.

– С какой тропы?

– Триша? – Женский голос, откуда-то сзади. Похож на голосматери, но откуда взяться мамику в этих лесах?

– Наверное, она вас не слышит. – Другой женский голос,незнакомый.

Триша обернулась. Леса темнели, деревья сливались друг сдругом, превращаясь в темную кляксу. В кляксе что-то двинулось, и Тришапочувствовала укол страха. Осоголовый священник, подумала она. Это осоголовыйсвященник, он возвращается.

Тут она поняла, что все это ей только снится, и страхпропал. Она посмотрела на Тома, но того уже не было, на поляне остался лишьстолб с рым-болтом, вкрученным в верхний торец… и на траве, у столба, куртка, вкаких бейсболисты выходят на разминку, с надписью «ГОРДОН» на спине.

Она увидела его на другом конце поляны, ярко-белую точку назеленом фоне.

– Триша, какая у Бога привычка? – крикнул он.

Появляться на поле во второй половине девятого иннинга,хотела ответить она, но с губ не сорвалась ни звука.

– Смотрите. – Голос матери. – У нее шевельнулись губы!

– Триш? – Пит, такой встревоженный, но полный надежды. –Триш, ты проснулась?

Она открыла глаза и леса укатились в темноту, от которой онауже не сможет избавиться… С какой тропы? Она лежала в больничной палате. Что-тоторчало у нее в носу. Что-то, кажется, трубка, тянулась к руке. На грудь словнонавалили что-то тяжелое. У кровати стояли ее отец, мать, брат. За ними, вся вбелом, медицинская сестра, которая и произнесла: «Наверное, она вас не слышит».

– Триша, – позвала ее мамик. Она плакала. Триша видела, чтоплачет и Пит. – Триша, девочка моя. Дорогая моя девочка. – Она взяла Тришу заруку, к которой не тянулась трубка.

Триша попыталась улыбнуться, но рот у нее был больнотяжелый, она не могла пошевельнуть даже уголком. Она чуть повернула глаза иувидела свою фирменную бейсболку «Ред сокс», которая лежала на стуле у кровати.Через козырек тянулась грязно-серая полоса. Когда-то на ее месте была росписьТома Гордона.

Папик, попыталась сказать Триша, но только закашлялась.Покашляла-то совсем ничего, но почувствовала такую боль, что ее передернуло.

– Не пытайся говорить Триша, – подала голос медицинскаясестра, и по тону девочка поняла, что сейчас ее родственников попросят изпалаты. – Ты больна. У тебя воспаление легких. Двустороннее.

Ее мамик, похоже, ничего этого не слышала. Она уже сидела накровати, поглаживая исхудавшую руку Триши. Она не рыдала, но слезы выкатывалисьиз глаз и текли по щекам. Пит стоял рядом с ней и тоже молча плакал. Его слезытронули Тришу куда сильнее, чем слезы матери. Позади него, рядом со стулом,стоял отец.

На этот раз Триша не попыталась заговорить, только поймалавзгляд отца и произнесла одними губами, очень четко: «Папик!»

Он наклонился к ней:

– Что, сладенькая? Что ты хочешь?

– Я думаю, этого достаточно, – вмешалась медицинская сестра.– У нее участилось сердцебиение, от волнения может подняться температура, а этонам совершенно ни к чему. Поэтому я хочу попросить вас…

Мамик поднялась:

– Мы любим тебя, Триш. Слава Богу, ты спасена. Мы будем рядом,но сейчас тебе надо поспать. Ларри…

Но отец даже не повернулся к Куилле. Наклонившись надкроватью, по-прежнему всматривался в лицо дочери:

– О чем ты хочешь меня попросить, Триш? Что тебе нужно?

Она посмотрела на стул, на отца, снова на стул. На его лицеотразилось недоумение, она уже решила, что он не догадается, чего ей хочется,но мгновением позже он заулыбался. Повернулся, взял со стула бейсболку,попытался надеть ей на голову.

Триша подняла руку, которую гладила мать. Рука весила стонну, но девочка сумела ее поднять. Разжала пальцы, сжала, разжала вновь.