Честно признаться, Настя боялась. Но выхода все равно небыло, не пешком же идти.

– А если ножками? – неуверенно спросила она навсякий случай.

– Ножками долго, – объяснил Сергей, – часа полторавыйдет. До места километров восемь.

– Тогда поехали, – вздохнула она. – Угробишьменя – Чистяков тебе не простит.

– Да ладно пугать-то. – Он уселся на мотоцикл иводрузил на голову шлем, второй Протянув Насте. – Мне много кто непростит, если что. Всех бояться, что ли?

Через двадцать минут Настя слезла с заднего сиденьясовершенно окоченевшая и окаменевшая. Ехать по колдобинам ей было настолькострашно, что все мышцы свело судорогой, и теперь руки-ноги с трудомразгибались. К ней сразу же подбежала огромная овчарка, приветливо помахиваяхвостом.

Настя, поморщившись от боли в ногах, присела на корточки иуткнулась заледеневшим на пронзительном ветру лицом в густую холеную шерсть насобачьей шее.

– Здравствуй, мой хороший, здравствуй, Кирюшенька,здравствуй, маленький.

Не забыл еще старую тетку Настасью?

Кирилл быстро лизнул ее в щеку и тут же деловито потрусилтуда, где стоял его хозяин, оперативник из областного управления АндрейЧернышев, который с кем-то беседовал, но обернулся и помахал Насте рукой. Онаогляделась, выискивая глазами знакомых. Кроме Зарубина и Чернышева, здесь былиКоротков и следователь Ольшанский. Остальных она не знала.

– Подключайся, Ася, – строго сказал ей ЮраКоротков. – У нас тут две группы, бомжи и местное население. Как ты естьдама, то можешь выбирать, с бродягами работать или по домам ходить.

– Я лучше п-по д-домам, – ответила она, клацаязубами от холода, – т-там тепло. А т-тело можно посмот-треть?

– Только издалека, сейчас там эксперты работают.

– А если в двух словах?

– Огнестрел с близкого расстояния, две пули в областьсердца. Рыбка с пластмассовым голышом. Деньги на похороны. И записочка, какводится.

– Денег-то много?

– Как в прошлый раз, ровно столько же, такими жекупюрами и той же валютой.

– Н-да, – протянула Настя, – в чем, в чем, ав непостоянстве нашего друга заподозрить трудно. Он твердо придерживаетсясобственных вкусов. А в записке что?

– Дословно не воспроизведу, но общий смысл… –Коротков поскреб подбородок, скосив глаза вправо. – Что-то типа… Нет, впересказе не то получится. Сходи к эксперту, записка уже у него, сама посмотри.И начинай работать, не прохлаждайся.

– Ну покомандуй, покомандуй, – миролюбивоулыбнулась Настя, – отведи душу. Кто тут у тебя старший по местнымжителям?

– Чернышев. Подойди к нему, он тебе скажет, куда идти.

– Ладно, только я сначала насчет записки…

Но к эксперту ее не пропустили.

– Не мешай человеку работать, – сердито сказал ейследователь Ольшанский, – не отвлекай. Потом записку посмотришь.

– Ну Константин Михайлович, ну хоть примерно что тамнаписано? – взмолилась Настя.

– Он приближается.

– Чего-чего? – оторопела она. – Ктоприближается?

– Он.

– Куда он приближается?

– К кому-то из вас, то ли к тебе, то ли к Образцовой. Вобщем, давай иди, трудись, после осмотра все обсудим.

Настя, получив указания у Андрея Чернышева, добросовестноначала обход близлежащих домов, но и через час, и через два результат так иоставался нулевым. Никто ничего минувшей ночью не видел и не слышал, хотясамого убитого многие знали в лицо, а некоторые и по имени. Он охранял детскийоздоровительный лагерь, и у него всегда можно было попросить помощи похозяйству, особенно если дело касалось починки техники. Мужиком он был«рукастым» и в машинах разбирался. Никаких подозрительных людей, которыеприезжали бы к нему в лагерь, никто не видел, а что касается бродяг, которыепостоянно у него толклись, то разве их считают подозрительными? Они жбезвредные, хоть и вонючие. Ну сопрут чего по мелочи, сапоги там или ватник иликурицу, пролезшую сквозь щель в заборе на дорогу, утащат, так ведь и их понятьможно, голодают, мерзнут. Но они же не убивают.

В Москву они вернулись только после обеда. Настя собраласьехать в машине Короткова вместе с Сережей Зарубиным, но Ольшанский сжалился надней и посадил в свою машину.

– Эта «копейка» вот-вот богу душу отдаст, – заявилон, критически оглядывая Юрины «Жигули» доисторической первой модели.

– Что, Константин Михайлович, ценные кадрыбережете? – тут же обиженно откликнулся Коротков. – Не доверяете мневезти вашу любимую подполковницу, боитесь, что в моей машине у нее шкуркапопортится? Ладно, мы с Серегой люди простые, мы и на этой колымаге доедем.

– Задолбал ты меня своей простотой, – с привычнойвсем хамоватой грубостью ответил следователь. – Я ж не только Каменскуюберегу, я вас всех, дураков, спасаю. Двое – не трое, а для твоей развалиныкаждый килограмм значение имеет. Этот Боливар троих уж точно не вынесет.

В тепле Настя расслабилась, закрыла глаза и про себяповторяла текст записки, которую показал ей эксперт:

«Я приближаюсь к тебе, дорогая. Я сделал уже три шага.Сможешь угадать, когда и где мы с тобой встретимся? »

КОРОТКОВ

Хлеб начальника несладок, это уж точно. А если в твоем подчинениинаходятся близкие друзья, то впору вообще повеситься. Вот так или примерно такдумал Юра Коротков, вызывая к себе давнего кореша Колю Селуянова с нехорошимнамерением потребовать от него доклада по делу об убийствах наркоманов. Этихнесчастных убивали по всему городу, и когда «накопилось» четыре первых трупа,застреленных из одного и того же пистолета, материалы из территориальныхподразделений передали на Петровку. Случилось это полгода назад, и с тех портрупов стало уже девять, а дело прочно стояло на месте, не подавая ни малейшихпризнаков намерения сдвинуться хоть куда-нибудь.

Одной версией была война между наркогруппировками, другой –укрепление дисциплины внутри одной группировки, для чего и потребовались«показательные» меры наказания, но в любом случае дело велось совместно сУправлением по незаконному обороту наркотиков.

Селуянов ввалился в кабинет, сияя своей обычной дурашливойухмылкой, которую многие несведущие люди принимали за истинное его лицо, нималоне подозревая, что этот человек, обожающий дурацкие розыгрыши, отличаетсяредкостной серьезностью и дотошностью в работе.

– Майор Селуянов пред начальственные очи прибыл! –шутливо отрапортовал он. – К снятию стружки готов. Чего изволите, вашасветлость?

Коротков вздохнул, мысленно кляня себя за то, что поддалсянормальному служебному честолюбию и согласился на эту должность, котораяничего, кроме головной боли, не приносит.