– Бог мой, вы молоды, имеете высшее образование и опытработы в милиции и похоронили себя заживо в этой глуши! Как можно такотноситься к себе! – приговаривал он.

Что я мог ему ответить? Что у меня нет даже приличногокостюма, в котором я могу явиться на собеседование к работодателю? Что денег,которые мне платят как сторожу, едва-едва хватает на то, чтобы не умереть сголоду, и я цепляюсь за предоставленное мне бесплатное жилье в виде плохообогреваемой сторожки с «удобствами на улице»? Все-таки это лучше, чем ночеватьв подвалах или на вокзале. Я понимал, что выгляжу смешно в его глазах, потомучто сдался без боя, не пытаясь переломить ситуацию, не обращаясь к друзьям изнакомым в поисках работы. Вероятно, я действительно был смешон, но уход жены всамый тяжелый для меня момент я ощущал как удар в спину и впал в такуюдепрессию, что уже не мог делать ничего осмысленного. Кроме того, весь кругмоих знакомых состоял в основном из бывших коллег, а я не смог преодолеть себяи пойти к ним за помощью, потому что они остались на государственной службе, ая постыдно сбежал, погнавшись за длинным рублем, и оказался в этой погонеотнюдь не победителем. Мне было стыдно. И я отчасти стал понимать, почему такредко попадаются на глаза те самые «невидимки».

Кажется, мой вчерашний гость понял это и без моихобъяснений.

– Вы видели фильм «Адвокат дьявола»? – спросил он,как мне показалось, совсем не к месту.

– Не видел, – ответил я, почти рассердившись.

Ну в самом деле, какой, к черту, адвокат дьявола может бытьв этом захолустье? У меня тут что, видеосалон? Крошечный черно-белый телевизор,который я оставил себе после продажи дачи (дача, естественно, ушла на погашениевсе того же долга, к которому приросли немалые проценты), – вот и вся моятехника.

– Знаете ли, там есть замечательный пассаж. Одинглавный герой, он же дьявол, говорит другому, преуспевающему адвокату, которыйдо сих пор не проиграл ни одного дела и стремится выиграть очередной процесс вочто бы то ни стало, даже принеся в жертву близких людей, только чтобы сохранитьрепутацию человека, у которого не бывает неудач: может быть, тебе порапроиграть? Самый большой грех – это грех тщеславия.

Если бы я еще умел краснеть, я бы, наверное, сделалсяпунцовым. Этот потерявшийся путник оказался чертовски проницательным.

– После полутора лет, проведенных здесь, я забыл, чтотакое тщеславие, – пробормотал я, не очень, впрочем, уверенно.

– Надеюсь, – усмехнулся гость. – Тщеславиесуетно. Вы даже не замечаете, как, предаваясь ему, вы постепенно переходитеграницу и впадаете в другой грех – гордыни. И тем самым вы прочно оседаете впрошлом, пускаете в нем корни и уже не можете двигаться вперед.

Это было для меня слишком сложно, я совершенно не понял, чтоон имеет в виду, поэтому в ответ промолчал. Но гость был не дурак, он правильнорасценил мое молчание и после паузы продолжил:

– Сидя здесь и не желая никому признаваться в своихнеудачах, вы, конечно, сохраняете лицо перед своими знакомыми. Они не знают,где вы и что с вами, и полагают, что у вас все в порядке и вы давно ужегреетесь на солнышке у собственного бассейна где-нибудь на Кипре. Эти люди – извашей прошлой жизни, сегодня они ничего для вас не значат, они не мешают вам ине помогают, вы с ними не общаетесь, но вам важно, что они о вас будут думать.

Вот это я и называю оседанием в прошлом. Вы можете оставитьвсе как есть, но подумайте: а вдруг вы завтра умрете? Прямо здесь, в этойвонючей холодной сторожке. Или какой-нибудь заезжий отоморозок вас застрелит,просто потому, что у него плохое настроение. И вы будете лежать здесь нескольконедель, пока вас не обнаружат. Кто будет вас хоронить? Много ли желающихвыбивать для вас место на кладбище, оплачивать похороны? Хорошо, если найдутсятакие доброхоты, в противном же случае вам придется стать очередным учебнымпособием для студентов мединститута. Вас законсервируют, высушат и будут каждыйдень тревожить ваш прах, показывая, где находится печень, почки, селезенка, гдепроходят вены и артерии. На вашем теле будут учиться делать вскрытия. Вероятно,вам, работнику милиции, хорошо известно, насколько эстетична сия процедура. А ведьперспектива, которую я вам нарисовал, более чем реальна, если вы не забудете освоей гордыне. Принять помощь никогда не стыдно.

– Принять помощь не стыдно, – согласился я, –но только я не могу ее просить. Понимаете?

– Вполне, – кивнул он. – И поэтому вы сидитездесь, посыпаете голову пеплом и упиваетесь собственным несчастьем. Я всегдапочему-то думал, что в милиции служат те, кого обычно называют «человекдействия». А вы не такой.

Вы готовы провести подобными образом остаток жизни, толькочтобы не признаваться в своем провале и не просить ни у кого помощи. Для васэто унизительно. Поразительная чувствительность!

Я почти обиделся, его тон показался мне оскорбительным, но японимал, что он прав. От первого до последнего слова прав. Если уж обижаться накого-то, так только на самого себя.

Гость провел в моей сторожке почти два часа и ушел, обещаввернуться сегодня. И вот я сижу и жду его.

Нельзя сказать, конечно, что я ему полностью и абсолютноповерил. Слишком часто меня в жизни обманывали, чтобы я поверил первомувстречному. Но, с другой стороны, я понимал, что этому человеку нет нужды меняобманывать, он ведь не просил у меня денег и не требовал, чтобы я их вкладывалв какую-то сомнительную аферу. Он просто пообещал попробовать мне помочь, еслиполучится. А вдруг у него получится? Я гнал от себя эту мысль, уж слишком многонадежд сразу пробуждалось во мне, мозг мгновенно включался и тут же начиналрисовать радужные картины моего возрождения. Вот я собираю вещи и ухожу (алучше – уезжаю на машине, которую за мной прислали) отсюда, вот я живу вскромном общежитии или снимаю комнату у хозяйки и ежедневно хожу на службу, нек девяти, а к восьми или даже к семи утра, я целый день тружусь как каторжный,придумывая что-то новое и полезное, изучая ситуацию, работая с кандидатами,чтобы ни одна сомнительная личность не переступила порог офиса и не получиладоступ к документам (у меня ни малейшего сомнения не было, что трудиться я будув частном бизнесе на ниве охраны и безопасности, ведь именно об этом говорил мойгость). Копаюсь в специальной литературе, выискиваю интересные идеи, предлагаюих руководству фирмы и с блеском реализовываю. И постепенно руководство фирмыначинает меня ценить, прибавляет зарплату, благодаря моимвысокопрофессиональным действиям удается – предотвратить крупный ущерб, потомеще раз, я становлюсь незаменимым, моя репутация крепнет, и через какое-товремя в нашу (бог мой, в мечтах она уже стала НАШЕЙ) фирму начинают обращатьсядругие бизнесмены с просьбой, чтобы я наладил службу безопасности в ихконторах. Руководитель моей фирмы не хочет меня отпускать насовсем, норазрешает поработать пару месяцев на его коллег по бизнесу, чтобы оказать имдружественную помощь. Я становлюсь чем-то вроде «спасательной службы», которуюзовут, когда надо с умом поставить дело и подобрать, а заодно и обучить длянего кадры. И вполне логично из такого развития событий вытекало, что спустятри-четыре года я перестаю быть наемной рабочей силой и открываю собственноедело, что-то вроде школы, готовящей работников для службы охраны и безопасностибизнеса, а заодно оказывающей практическую помощь тем, кто в ней нуждается.Наученный горьким опытом граничащего с криминалом риска быстрого обогащения, яжаждал постепенного, медленного, но неуклонного движения наверх. В моих мечтахне мелькало даже слабого призрака огромного собственного дома в ближнемПодмосковье, в который я въеду не позже будущего лета, я не стремилсяраскатывать на джипе и сорить деньгами в казино. Я готов был начать все сначалаи трудиться годами, чтобы прочно встать на ноги. И конечно, я мечтал о семье.Не о новой, а той, разрушенной. Зарвавшись, я уже видел, как приду к своейбывшей и предложу ей то, чего так и не смог дать ей и сыну ее новый избранник.И разумеется, она согласится вернуться.