– Ты согласен? – прикинулась яидиоткой. – Вынимай! Можно я сяду вон там, у окна? Подоконник широкий,вполне сойдет за стол.

– Офигела? – отбросил официальныйтон участковый. – Катись отсюдова.

– Ладно, – мирно кивнула я. Имногозначительно добавила: – А замечательно получается…

– Что? – насторожился участковый.

– Ты сейчас будешь занят?

– По плану у меня допрос лица,совершившего преступное намерение.

Я не стала объяснять Глебу, что совершитьнамерение нельзя, его коллеги, как правило, используют иной оборот:«осуществить запланированное действие». Но обучать глупого мужика азамментовской фени мне было недосуг.

– Вот и отлично! А я пока, как тывыразился, покачусь отсюда прямо к мадам Грибковой.

– Куда? – подпрыгнул Глеб.

– К твоей жене, – улыбнуласья. – Милая дама во время телефонного разговора пригласила писательницу начай. Побеседуем с ней о жизни вдали от шума городского. Мне, кстати, будет чторассказать, я имею дачку в Подмосковье. А там есть чердак без окон, и очень ужпод крышей душно. Интересно, как отреагирует твоя вторая половина, когда яспрошу: «В деревне толкуют, что Глеб сумел выпилить часть мансарды ВерыРасторгуевой, так не может ли он объяснить мне, как это сделать? Хочу тожеспать, наблюдая звездное небо!»

Грибков начал наливаться синевой, и тут вкабинет бочком втиснулась девчонка лет четырнадцати. Опустив вниз шкодливыеглазки, она, не очень хорошо изображая почтение, пробубнила:

– Здрассти, Глеб Сергеевич! Звали?Извините, только из училища вернулась и сразу к вам!

– Проходь, Филимонова, – отмерГрибков.

– Проходю! – невинно моргая,ответила девчонка.

Я посмотрела на посетительницу. Вид уподростка самый наивный, глаза смирные, вот только словечко «проходю» менянасторожило. Маленькая нахалка явно издевается над Глебом, а простоватыйучастковый этого пока не понял. Ну что ж, используем создавшееся положение вличных интересах.

– До свидания, – вежливо сказала я идвинулась к выходу.

– Эй, ты куда? – испугалсямент. – Филимонова, иди домой!

– Вот еще! – обозлиласьдевочка. – Здорово придумали, туда-сюда телепаться. Раз пришла – говорите.Не хотите – значит, сами виноваты.

– Ты мне тут не хами! – разъярилсяГрибков. – Жалоба на тебя поступила от гражданки Николаевой.

– Чего я ей сделала? – поразиласьФилимонова.

– А то не знаешь?

– Честное слово, даже непредполагаю, – искренне заверила девчонка. – Я в Евстигнеевке тольконочую, у нас практика в больнице, там целый день и пропадаю.

– Значит, не помнишь Николаеву?

– Нет.

– До свидания! Извините, если помешалавашей беседе, – встряла я в диалог парочки, – пойду, попью чаю,поболтаю с Наташей.

– Стой! – заорал Грибков. Потомвстал, подошел к высокому железному шкафу, распахнул дверки и указал надеревянные ящики, стоящие на полках. – Изучай. Здесь по годам, начиная ссорок шестого. Евстигнеевка существует давно, но в войну, в сорок первом,бумаги сожгли, чтобы к немцам не попали, поэтому архив неполный.

– Спасибо, – ошарашенно пробормоталая, наивно ожидавшая, что Глеб даст мне небольшую коробочку с парой десятковкарточек. Кто бы мог предположить, что в кабинете участкового содержится стольподробный материал!

Сначала я растерялась, потом обреласпособность логично мыслить и попыталась наметить план действий. Захаркинаговорила, что массовое заселение Евстигнеевки сотрудниками института случилосьв начале шестидесятых годов. Вот отсюда и буду плясать.

Найду документы Колосковых, выясню, когда ихтут оформили. Хотя прописана семья была в Москве, в Евстигнеевке имеются,скорее всего, так называемые дачные листы.

Не знаю, как сейчас, но в советские годыкаждый шаг гражданина сопровождался справкой с печатью. Живешь в Москве,значит, имеешь штамп о прописке в паспорте, учетную карточку в домоуправлении иее копию в отделении милиции. Приобрел дачу? Отлично. Местные органы заведутеще один листок учета, где будет указано: гражданин N владеет фазендой, с нимвместе проживают члены семьи: жена, дети, теща. Если дачник совершитпреступление, ему не спрятаться от сельского участкового, тот запросит коллегиз города, и уголовника задержат. Простая и очень эффективная система учетаработала безотказно до начала 90-х годов прошлого века.

Значит, вычислю людей – сотрудников института,прослежу, куда они подевались… Мама родная, да мне всей жизни не хватит наосуществление этой задачи! Мало ли кто мог обидеться на Жозю? Может, сначалапоискать тех, о ком упомянула Людмила Захаркина? Ну, допустим, мать РозыМаловой. Если в начале шестидесятых девушка училась в аспирантуре, следовательно,ей тогда было двадцать лет с небольшим. А матери ее, вероятно, слегка за сорок.Родительница могла появиться на свет примерно в тысяча девятьсот двадцатьвтором году. Господи, ей же сейчас, если дама жива, восемьдесят пять! Малова немогла влезть в окно первого этажа коттеджа Жози, потом подняться по винтовойлестнице и перебросить через подоконник тело Даны, одурманенной рецитолом.Такое под силу лишь физически крепкому человеку. Но возможно, у Розы естьсестра, которая решила отомстить за нее? Удачи тебе, Вилка!

Я начала перебирать пожелтевшие бумажки иневольно стала свидетелем беседы участкового и подростка.

– Сначала заполним бланк, – грознопообещал Грибков.

– Хорошо, – покорно согласиласьдевчонка.

– Имя, фамилия, отчество.

– Филимонова Олеся Игоревна.

– Год рождения?

– Девяностый.

Однако девушка старше, чем выглядит!

– Теперь возьми анкету, – приказалучастковый, – и внимательно заполни. Поставь крестиком галочки.

Я покосилась на Глеба. Поставить крестикомгалочки? Лично меня этот приказ загнал бы в тупик. По меньшей мере япоинтересовалась бы: «Так что рисовать в графах? Галочки или крестики?»

– Все в твоих интересах, – продолжалучастковый, – чем быстрее закончишь с бумагой, тем скорее начнем допрос.

Я опять глянула на Грибкова. Он издевается надОлесей? Хотя не похоже.