на землю, никто и не догадался, как много пуль он получил. Именно это зрелище в свое время заставило меня поклясться никогда не убивать лосей, если только не будет крайней нужды в еде…

Род молча слушал. Когда мать с детенышем исчезли из виду, он повернулся к Вабигуну:

– Я рад, что ты мне это рассказал, Ваби. Каждый день я узнаю от вас что-то новое о северном крае. Я убил одного лося, и знаешь что – я тоже больше не стану стрелять в них без острой необходимости.

Друзья отправились в старый лагерь. К тому времени, как Мукоки вернулся с реки с остатками их провизии, уже стемнело и все было готово к ужину. Вкуснейшие стейки из медвежатины, кофе и «печенье на горячих камнях», как назвал Ваби самодельные лепешки из муки, соли и воды. Поскольку вечерние часы были еще весьма прохладными, после еды все трое долго сидели у костра и говорили о прошлом, в основном вспоминая Волка. Род в детстве прочитал много рассказов и повестей о диких животных. Он утверждал, что Волк непременно почует, что его хозяева снова рядом, вернется к ним и вновь сделается таким же преданным, как раньше. В подтверждение он пересказал несколько похожих книжных историй, основанных, как утверждалось, на реальных случаях.

Вабигун выслушал его – вежливо и не перебивая, как это было принято у индейцев, – а затем сказал:

– Эти истории лживы, Род. Когда я год учился в старшей школе в Детройте, я тоже читал десятки подобных рассказов, и лишь некоторые из них были правдой. О животных пишут множество разных людей, но почти никто из них даже не бывал в диких местах. Прямо-таки удивительно, что́ эти авторы заставляют проделывать лесных зверей!

Род обиженно выпрямился:

– Я здесь всего несколько месяцев, Ваби, и за это время видел куда больше удивительных случаев, чем мне когда-либо встречалось в книгах!

– Конечно видел, – согласился Ваби, – и все же я кое-что хочу прояснить. Дикие звери – самые замечательные существа на свете. Но ваши писатели слишком очеловечивают их в своих произведениях. Звери у них – никакие не звери, а полулюди. Если бы ты правдиво описал звериные повадки, то над тобой, пожалуй, посмеялись бы там, в цивилизованных землях… Волк оставался с нами только по той причине, что ничего лучшего в своей жизни не видел. Мы поймали его щенком; и когда он подрос, Мукоки не раз замечал, как ему хотелось вернуться к своему народу. Мы знали, что это рано или поздно произойдет. Нет, Волк к нам не придет.

Мукоки издал некое горловое ворчание. Род быстро повернулся к нему:

– А ты что думаешь об этом, Мукоки?

– Волк уйти.

– Но ведь звери тоже по-своему мыслят, не так ли? – не отставал Род, которого очень увлекла эта дискуссия. – Они рассуждают, они помнят?

– Конечно, они все это делают, и даже больше, – уверенно сказал Ваби. – Помню, я читал книгу по так называемой естественной истории. Там высмеивалась сама мысль о том, что животные способны думать. Все их поступки приписывались исключительно инстинктам. Я полагаю, такие заявления столь же нелепы, как и очеловечивание зверей в литературе. Безусловно, животные мыслят. Ты видел мать-лосиху сегодня на равнине? Разве она не обдумывала ситуацию, не оценивала опасность, не прикидывала направление бегства? Ну и конечно, кроме разума, у диких зверей есть инстинкт. Одним из доказательств этого является то самое шестое чувство, как вы его называете…

– Интуиция? – подсказал Род.

– Ориентация! Медведь не носит с собой компас, как, похоже, воображают некоторые писатели-натуралисты. И тем не менее он способен пройти сотню миль до своего логова по прямой, ни разу не сбившись с пути. Так же летит птичья стая. Вот это и есть инстинкт!

– То есть Волк… – протянул Род.

– Он сейчас со своей стаей.

Мукоки тихо, словно говоря сам с собой, произнес:

– Снег выпасть зимой, стать вода весной. Две луны назад Волк быть ручной, теперь быть дикий. Я думать, Великий Дух говорить: это правильно.

– Он имеет в виду, такова уж природа, – пояснил Ваби.

Спустя час, когда двое индейцев уже спали, с головой завернувшись в одеяла, Род все еще сидел у костра и размышлял. Затем он подошел к краю плато и принялся наблюдать за огромной весенней луной, что медленно плыла над бескрайними, неподвижными просторами. Как прекрасны эти нетронутые места! Как мало знают о них кишащие миллионами людей «цивилизованные земли»… Наблюдая за далекими переливами северного сияния, что играло над горизонтом за пределами обитаемых земель, Родерик впервые задумался о том, что именно здесь Бог ближе к земле, чем где бы то ни было в мире. Внезапно его душа наполнилась трепетом благоговейной любви к Великому Духу индейского народа. А почему бы и нет? Разве Великий Дух – не еще одно имя Всевышнего? Перед юношей лежал тихий, безлюдный таинственный мир – и весь этот мир был для индейцев Священным Писанием, своего рода Библией. Здесь повсюду звучал для них голос Создателя.

Поднялся ветер, над равнинами полетел тихий шепот; Род услышал шелест пробуждающихся к жизни тополей, приглушенный хохот и уханье совы. Веки Рода отяжелели, глаза закрылись, он прислонился к скале, возле которой стоял, и опустился на корточки. Вскоре он заснул и во сне продолжал созерцать равнину и плывущую над ней луну. А Ваби и Мукоки крепко спали, понятия не имея о том, что их товарища нет в лагере.

Род не знал, сколько он проспал. Из дремоты его вырвал ужасный крик, раздавшийся прямо у него над ухом и здорово его напугавший. Род подскочил, дрожа всем телом; язык прилип к нёбу. Что это было? Ваби, Мукоки?!

В дюжине шагов от него высился огромный валун. На его вершине плавно двигалась, словно переливаясь в лунном свете, серебристо-белая тень. Это была рысь! Род потихоньку потянулся за винтовкой, которую держал между колен. Рысь издала еще один душераздирающий вой. Даже зная теперь, чей это голос, Род невольно содрогнулся от этого звука, напоминающего крик человека в смертельной агонии. В тот же миг он вскочил на ноги и выстрелил.

Затем ему пришло на ум, что зря он стрелял, – интереснее было бы понаблюдать за ночной разбойницей, да и шкура ее в это время года не представляла ценности. Юноша осторожно подошел к валуну, но рыси не обнаружил. Тогда он обошел его вокруг, всякий миг ожидая нападения, – но хищницы и след простыл. Он промахнулся.

Вабигун и Мукоки уже спешили к нему из лагеря.

– Еще новый большой куча вунга, – ухмыльнулся старый индеец, вспомнив прошлогоднее приключение на этом самом плато. – Убить?

– Промахнулся, – ответил Род. – Но как же мерзко она орала! Тьфу!

На этот раз он улегся вместе с остальными и спокойно проспал до самого утра.

Теплое, благоухающее весеннее утро было истинным даром пробуждающейся жизни трем искателям приключений. Все ночные тревоги были забыты. Бодрые, веселые, полные сил, они начали спуск с горы, напевая и насвистывая. Мукоки быстро ушел вперед, неся часть поклажи из лодки. Юноши с каноэ на плечах проделали только две из шести миль по равнине, оставшихся до ручья, когда снова встретили старого индейца: он возвращался за второй партией груза. К полудню и каноэ, и все припасы были в безопасности на берегу ручья, и трое друзей устроили обед. Маленький ручей, через который Род в прошлое путешествие переходил, не замочив ног, теперь разлился в настоящую реку. В отличие от свирепой Омбабики, берущей начало в горах, у этой реки оказалось довольно слабое течение, что весьма обрадовало путешественников.

– Сегодня мы почти добраться до хижина, – заявил Мукоки. – Вечером я отнести туда груз.

Следующие несколько часов плавания вверх по течению реки Мукоки не произнес и пары слов. А когда начались знакомые места, где зимой друзья сражались не на жизнь, а на смерть с вунгами, старый индеец перестал реагировать на реплики своих юных друзей даже кивком или ворчанием. Как-то Род заговорил было о Волке, и весло Мукоки, который теперь сидел на носу каноэ, вдруг замерло в воздухе, пропустив пару гребков. Вабигун, сидевший на корме, потянулся вперед и ткнул Рода веслом. До бледнолицего