— Затем, что Маруся еще хуже, — философски ответил Евгений.— Вы, женщины, или Соньки, или Маруси, или Тамары, или Елены.

Мне не хотелось выглядеть умной, но пришлось.

— Ты не прав, — сказала я. — Женский мир значительнообширней и разнообразней. Есть еще Тоськи, Людмилы, Розы, а также Алисы,Венеры, Ольги, Ирины и бесконечное множество имен и характеров.

— Да, есть, — согласился Евгений, перекладывая яичницу натарелку и подвигая ее мне, — но, видимо, мне больше подходят Соньки. Уж такой янепутевый парень. Кофе будешь?

— Я пила водку. Самогонку, — зачем-то сказала я правду.

Наверное, от смущения. Со мной бывает такое.

— С нюхом у меня полный порядок, — ответил Евгений. — Аругаться уже надоело. То я не прав, то ты не права, а жить-то когда?

Я подивилась мудрости его слов и принялась за яичницу. Вглубине души я томилась. Страшно хотелось отправиться к Земфире, но с ней мыбыли не настолько близки, чтобы я могла ранним визитом портить ей жизнь.Пришлось смириться и ждать того часа, когда мое появление в ее доме непокажется неприличным.

Проводив Евгения, я встретила Жанну.

— Уже проснулась? — удивилась она.

— Еще и не засыпала, — ответила я, ломая голову, как бынезаметно перейти к мучившему меня и очень болезненному для нее вопросу.

Жанна прямиком прошла на кухню и занялась мытьем посуды. Яприсела рядом, соображая, как бы помягче задать свой вопрос, чтобы ее нетравмировать.

— Вчера Миша водил меня в свой дом, — грустно сказала она.

С того печального дня Жанна больше не забегала ко мне послесвоих свиданий. Она вообще стала немногословной. Я даже удивилась, что онавдруг пошла на откровенность, и, признаться, не ждала от этого ничего хорошего.

— Зря мы затеяли все это, — продолжила она, не обманув моихожиданий. — И про то, что ты моя тетушка, я брякнула зря. Теперь жалею.

— Почему жалеешь? — удивилась я.

— Потому что плохо это. Нельзя обманывать близких. Вообщеникого обманывать нельзя. Мне стало интересно.

— Почему нельзя?

— Грех это большой, и на душе тяжесть.

— Насчет греха не знаю, а насчет души скажу так. Гораздобольшая тяжесть возникает у меня, когда я вовремя не догадаюсь обмануть, —поделилась я своим опытом.

— Может, ты и права, — вздохнула Жанна, — только потомобязательно возникают проблемы.

С этого и надо было начинать. Значит, у нее уже возниклипроблемы.

Какие? Этот вопрос я тут же ей и задала.

— Елизавета Павловна вчера спрашивала о каком-то приданом,которое ты собираешься дать за мной. Я чуть не сгорела со стыда.

— И напрасно. Разве я тебе не говорила? Я действительнособираюсь дать за тобой приданое.

Жанна испуганно посмотрела на меня:

— Зачем?

Я рассердилась:

— А чего ты так испугалась? Это что, тебя обяжет? Можешь несомневаться, я даю от всей души и лишь то, что дала бы своей дочери, которой, ксожалению, у меня нет. Так не пропадать же добру. Давая его тебе, я хоть знаю,что оно попадает в хорошие руки. А так, умру, и пропадет вовсе.

Жанна нахмурилась.

— Не говори так, — попросила она. — Ты еще молодая, я считаютебя своей подругой.

— Но двадцать лет разницы не шутка. По закону природы я умруна двадцать лет раньше тебя, а если не возьмусь за ум и не заживу спокойнойжизнью, то гораздо раньше.

— Я не могу это слышать, — топнула ножкой Жанна. — Лучшедавай о приятном. Какое приданое ты собираешься мне дать?

— Маленькое, но хорошее. Кое-что из вещей своей драгоценнойбабули, царство ей небесное, кое-что из вещей своей покойной мамули, и ейцарство небесное. Вещи все антикварные и дорогие.

Жанна бросилась меня целовать.

— Если ты со своим Мишей не уживешься, — продолжила я, —делиться они не будут, потому входят в разряд личных вещей. Она помрачнела.

— Я с ним уживусь, а вот захочет ли он со мной жить, когдаузнает, — прошептала она и заплакала.

Ох, как я разозлилась.

— Выбрось эти глупости из головы! — закричала я. — Дажедумать об этом не смей! Как это он узнает, если ты сама ему не скажешь?

— Как? Будто не знаешь, как такие вещи узнают? В первую женочь и узнает.

— Об этом не переживай. Я уже говорила, как это легкоустроить, а подробные инструкции выдам накануне первой брачной ночи. И есть зачто бороться. Елизавета Павловна — такая женщина! — я закатила от удовольствияглаза, плюясь в душе. — Ее муж — душка, а сам Михаил! Тут уж помолчим, чтобы несглазить. И все тебя уже любят. Даже Тамара это знает. И ты из-за своихглупостей хочешь испортить столько труда? Это мне непонятно. Не хочешь радисебя, хотя бы ради меня постарайся. Столько труда! Столько труда! Ведь я жеболею всей душой! Я уже включилась в твои проблемы! Я этого не переживу! Тычто, не веришь, что я не переживу?

— Верю, — вздохнула Жанна, уголком фартука вытирая слезы. —Я постараюсь.

— Вот это совсем другое дело, — успокоилась я и невзначайзадала свой вопрос:

— Кстати, в тот вечер ты не слышала шума автомобиля? Может,та сволочь уехала на автомобиле?

— Точно! — вскинулась она. — Я слышала звук отъезжающегоавтомобиля.

Мне сделалось не по себе. Нельзя же быть до такой степенипроницательной. Это писательство слишком развило мое воображение. Надо это делобросать, пока я не превратилась в настоящего пророка. Пророкам живется неслишком хорошо. Кассандру, беднягу, вообще ни за что убили.

— Ты уверена, что не ошиблась? — спросила я. — В прошлый разпро автомобиль ты ничего не говорила.

Жанна задумалась и сказала:

— В прошлый раз мне было не до того, да ты и не спрашивала.Я точно помню, что слышала со стороны дороги звук отъезжающего автомобиля. Уменя еще мелькнула мысль, что, если бы я могла закричать, водитель пришел бы напомощь.

— А у тебя не мелькнула мысль, что водитель и есть тот самыйнасильник, который, сделав свое грязное дело, сматывается с места преступления?Жанна с изумлением посмотрела на меня.

— Нет, такой мысли у меня не возникло.

— Боже, какое доверие к людям! — ужаснулась я. — Как тысобираешься жить с таким мировоззрением? Тебе крупно повезло: у тебя есть я.Раз автомобиль был, значит, я знаю, где его искать.