Буланую кобылу, на которой ездил Гвалиор, звали Ромашка.Дома он привык к крупным лошадям. К таким, чья холка приходилась ему вровень сглазами, если не выше. Он помнил, как впервые собрался сесть на Ромашку: «Это жне лошадь, это коза какая-то! Да она, как в седло полезу, вверх копытамисвалится…» Мохнатая кобылка в самом деле была ему росточком едва до груди.Однако под весом немаленького всадника лишь устойчивей расставила короткиекрепкие ножки – и пошла шагом, рысью, а потом даже галопом! Шустренькая оказалась,выносливая. И очень надёжная. Гвалиор полюбил и зауважал её после того, какоднажды весной они вместе чуть не угодили в разлив горной реки, неожиданновспухшей из-за прорыва ледникового озера высоко над верховьями. Ромашка тогдавовремя почувствовала опасность – и одолела несколько саженей почти отвеснойкрутизны, спасая седока и себя. С тех пор Гвалиора перестала смущать внешностькобылы: всячески баловал любимицу и ездил только на ней.

Он со всех ног примчался в конюшню и поседлал лошадкутрясущимися руками. Дядя Харгелл отдаст ему письмо от Эрезы, он сразу прочитаетего… и будет читать снова и снова целую зиму, всякий раз вычитывая нечто новое,сразу не понятое, не замеченное… Уздечка, кусок пушистого упругого меха наспину, пёстрый войлок, седло!.. Вот так всегда – ждёшь, ждёшь, ждёшь. И вдругто, чего ждал, наступает стремительно и внезапно, и оказывается, что ты егопочти прозевал, и надо поспешать бегом, чтобы не опоздать совсем безнадёжно!Церагат и Шаркут со свитой уехали уже далеко, Гвалиор пустился их догонять. Онвыехал из ворот шагом, чтобы ради своего нетерпения не мучить Ромашку. Однакоона ощутила его состояние и сама прибавляла шаг, пока не побежала семенящейрысцой.

Небо над Тремя Зубьями было совсем ясным; солнце, отражаемоевечным снегом на склонах, понемногу клонилось к закату. Долина круто уходилавниз. С дороги, по которой ехал Гвалиор, она просматривалась хуже, чем отворот. Казалось, она упиралась прямо в скопление крутых, чёрных против солнца –только нестерпимо горели шапки ледников – гор. Гвалиор поймал себя на странноймысли: он толком не помнил, что же находится там, за ущельем, стиснутымотвесными каменными громадами. Он не был там вот уже почти шесть лет. «Эреза…Девочка, что же ты мне на сей раз прислала в письме? Станет ли у меня тепло насердце, когда я его прочитаю? Эреза…»

Караван был самый обыкновенный. Точно такой же, как годназад, и два года, и три. Повозка, запряжённая упорными выносливыми лошадьми,надсмотрщики с палками, длинная скрипучая цепь… Пропылённые, усталые, заросшиебородами лица прикованных рабов. Их глаза, в которых безнадёжность мешалась сожиданием и безумной надеждой… Разбойники, попавшиеся воры, приговорённые ксмерти убийцы. Несостоятельные должники, слишком смелые песнопевцы… грамотеи,набравшиеся странных мыслей из книг, запрещённых повелением государя… Последниедве-три сотни шагов Ромашка одолела галопом. Опять сама, без просьбы ипонукания. И звонко заржала, приветствуя сородичей.

Ксоо Тарким тоже не изменился с прошлого лета. Кажется, не нажилни новой седины в усах, ни жирка на животе – да и с чего бы, если подумать, емунаживать благополучный жирок?.. Они с Церагатом и распорядителем Шаркутом ужеосматривали медленно бредущих рабов, обсуждая, кто к какой работе пригоден.

– А лозоходца нового ты мне не доставил, Тарким? Вродетого мальчишки, халисунца, как бишь его звали… Каттаем?

– Да, верно, Каттаем… О, до чего же быстро летит время!Нет, друг мой Шаркут, подобного ему я тебе не доставил. С такими, ты ведьпонимаешь, везёт только раз в жизни, и этот раз для нас с тобой, увы, ужеминовал. Но, прошу тебя, приглядись получше вот к этому старику… да-да, ты ещёпроехал мимо него, едва посмотрев. Ты, наверное, счёл его слишком старым ислабосильным? Тебе следует знать, что он весь путь прошёл сам, не отсиживаясь вповозке…

– Даже так?

– Да, друг мой. Даже так. Я, как водится, случайнозаметил в нём качества, могущие тебе пригодиться…

Гвалиору бросилось в глаза, что дядя Харгелл, издали,конечно, заметивший его приближение, не принялся махать, как обычно, рукой, а,едва посмотрев, снова отвёл взгляд. Так, словно ещё на несколько мгновенийхотел сделать вид, будто не заметил двоюродного племянника. У молодогонадсмотрщика так и ёкнуло сердце. «Что-то случилось? С матерью, с отцом? Или… сЭрезой? Неужели с Эрезой?..»

– Дядя Харгелл?..

Харгелл, которого никто не заподозрил бы в какой-либочувствительности, сунул руку в поясной кошель и вложил в ладонь остолбеневшемуГвалиору нечто маленькое, круглое.

– На, держи… Другие твои подарки она тоже вернула, почтивсе. Я их сюда не попёр, уж ты извини, у твоих дома оставил. А колечко веленобыло из рук в руки тебе передать. Вот.

Это был недорогой, простенький перстенёк, купленный годыназад совсем бедным тогда Гвалиором. Купленный для смешливой девчушки – на память,в знак верности и постоянства. Медный перстенёк даже не с камешком… какоепонятие он тогда имел о камнях, да и мог ли позволить себе! – собыкновенным, самым дешёвым речным перламутром. Должно быть, первые годы Эрезаносила его, не снимая. Металл истёрся, а перламутр стал тёмен от царапин, икраешек его откололся. Каким смешным был этот дар нищего влюбленного рядом ссокровищами, к которым он теперь каждый день прикасался…

– За кого она вышла? – тупо спросил Гвалиор.

– Эй, парень, ты смотри только не затевайничего! – обеспокоился Харгелл.

– Да не затеваю я ничего, дядя, – отмахнулсяГвалиор. Странно, но он не чувствовал ничего, кроме внезапно навалившейсяусталости. – Так за кого?

Мысленно он успел перебрать всех жителей своей деревни иразных людей, на его памяти туда заезжавших. Кто предложил его невесте больше,чем собирался предложить он?.. Сын лекаря, к отцу которого издалека добиралисьстрадающие глазными болезнями? Ученик кузнеца, ещё при Гвалиоре обещавшийпревзойти своего наставника в мастерстве?.. Залётный ухарь-купец, этакиймолодой Тарким, с лёгкостью выложивший деньги на свадьбу?..

– За пастуха Мария, – нехотя ответил Харгелл.

«За… пастуха?» Мысли двигались тяжело, точно полусонныерыбины в осеннем пруду. Гвалиор помнил Мария, названного в честь знаменитогокониса. Родители часто дают сыновьям имена великих мужей, надеясь привлечь кним удачу. Если бы удача обращала на это внимание, на свете перевелись бынесчастные, обиженные людьми и Богами. Гвалиор помнил лачугу отца Мария иобноски, в которых вечно ходил пастушонок, росший без матери.

– Он что… клад нашёл? Или… – тут молодойнадсмотрщик выдавил судорожную улыбку, – …золотую жилу открыл?..

– Ты, мальчик, совсем одичал здесь в горах, –хмуро пояснил Харгелл. – Ты не знаешь, что делается на свете. Нынешнейвесной государь конис издал новый закон!.. Его объявляли повсюду, даже до нашейглухомани добрались, чтобы никто не мог притвориться, будто не слышал. Так иназывается – «О разорительных свадьбах». Теперь мужчина может жениться, еслидаст женщине кров над головой и корову в хлеву. Понял, малыш?