Его охватило странное чувство – смесь азарта, злорадства истыда. Все происходящее словно бы и не зависело от него лично, разворачивалосьдо сих пор без его малейшего участия. Он сидел рядом с генералом Асади,временами поглядывая в зеркальце на идущий следом вездеход, за всю дорогу незадав ни единого вопроса – да и теперь держался чуточку в сторонке, покасмуглые парни в пятнистых комбинезонах без знаков различия бесшумнымиперебежками занимали исходные позиции. Хваткие были ребята, Мазур оценилдолжным образом. Особнячок во мгновение ока был блокирован со всех сторон –ручаться можно, без ведома тех, кто был внутри.

– Вы мне немного поможете, Кирилл? – спросил Асадимягко.

– Чем хотите, – угрюмо отозвался Мазур.

– Вашу супругу я не стану допрашивать… так, пара вопросов овторостепенных деталях, с вашего позволения. Если возникнет такая необходимость.

– Сделайте одолжение.

– Спасибо. А вот к этим двум прожигателям жизни вопросовнакопилось много, и не в пример более серьезных. Боюсь, задача не из легких –ребятки заносчивые, избалованные своим положением. Однако ситуацияблагоприятствует. Быть застигнутым на месте преступления разъяренным ивооруженным мужем – удовольствие не из приятных. Никакое это не удовольствие…

– У меня нет оружия, – уточнил Мазур.

– Да ну? – криво усмехнулся Асади. – А теперьесть.

И протянул Мазуру короткоствольный револьвер, вороненыйкольт, выглядевший новеньким и ухоженным. Мазур сноровисто откинул барабан,выдвинул патроны, нажав указательным пальцем на головку экстрактора. Собралпатроны в горсть, присмотрелся. Внешне, во всяком случае, неотличимы от боевых.Зарядил револьвер вновь и опустил его в боковой карман кителя – местного, беззнаков различия.

– Патроны, конечно же, боевые, – сказал Асади. –Можете им пригрозить, можете даже пальнуть в потолок…

– Чтобы вы их от меня спасли, и они из страха попасть в моируки стали с вами откровенны?

Вот именно. Я не прошу у вас чего-то сложного или особеннотрудного, верно? Вам это ничего не стоит, а мне будет гораздо легче. Им естьчего испугаться. По старым традициям, обманутый муж в подобной ситуации можетсделать с прелюбодеем все, что душе угодно, – он грустноусмехнулся. – Во времена султана это было даже в писаных законах отражено.В доме можно сделать с осквернителем супружеского ложа что угодно… имелся в видуне обязательно дом мужа, просто-напросто дом, где застигли… нельзя только былодобивать пойманного, если ему удалось из дома вырваться. В пределахдомовладения все, за пределами – ничего, иначе это уже каралось, как превышениезаконных прав… Хотя революция отменила и этот закон наряду с прочими отжившими,народное сознание так просто не переделаешь… – он покосился на Мазура снекоторым беспокойством. – Только, Кирилл, я вас прошу – не вздумайте и всамом деле… Потом, когда они мне станут неинтересны – с превеликимудовольствием. Если хотите, я вам их потом подарю, и делайте с ними все, чтохотите, хоть на куски режьте. Но только – потом. Вы и не представляете, как онимне нужны… Я могу на вас полагаться?

– Хорошо, – сумрачно сказал Мазур. – Я их пальцемне трону.. не в них дело, откровенно говоря.

Генерал отвернулся, сделал знак старшему группы, и всемоментально пришло в движение. Трое командос образовали живую лесенку, выставивсцепленные ладони на трех уровнях, еще четверо молниеносно взлетели по этимпочти не колыхнувшимся ступенькам, перемахнули на ту сторону, последнийсвесился с гребня, протянул руку и вмиг переправил троих внутрь.

Минуты ползли, как улитки. Изнутри не доносилось ни звука.Наконец метрах в двадцати от них распахнулась высокая и узкая задняя калитка,человек в камуфляже вышел из нее, зашагал во весь рост, не прячась и непригибаясь. Что-то коротко доложил. Асади повернулся к Мазуру:

– Двое охранников во дворе нейтрализованы и быстренькодопрошены. Клянутся, что в доме никого, кроме интересующих нас лиц. Они навтором этаже, все трое. Пойдемте?

Они вошли в калитку, тихонечко двинулись к черному ходу, навсякий случай все же пригибаясь так, чтобы их не видно было из окон первогоэтажа. Здесь же, у крылечка, лежали два мастерски скрученных субъекта сзаткнутыми ртами. При них оставалось только двое камуфляжников – остальные,очевидно, обложили особнячок со всех сторон.

Дверь оказалась незапертой и открылась бесшумно. Асадисделал скупой жест, распределяя обязанности – и двое автоматчиков вошли вследза Мазуром и генералом.

Они быстро, профессионально огляделись – и, умело ступая,так, чтобы не производить ни малейшего шума, направились к лестнице на второйэтаж. Обстановка вокруг была роскошная, революционный аскетизм тут и неночевал.

Асади двигался первым, так проворно и уверено, словно он самздесь жил. Ну конечно, сообразил Мазур, он ведь заранее изучил планировку, а тои сам уже побывал здесь украдкой, с него станется, что бы генерал ни делал, онвсе проводит обстоятельно и на совесть…

Генерал остановился у притворенной двери, деревянной,покрытой искусной резьбой, поднял указательный палец, и все замерли. ПоманилМазура, отступил на полшага, глядя уныло и сочувственно. Мазур подкрался хищнойкошкой, заглянул, прислушался.

Короткие женские стоны, ритмичное оханье, размеренный шум.Все классические признаки налицо. Кровь колотила ему в виски, лицо горело, оннепроизвольно опустил руку, нашарил револьвер через плотное мундирное сукно.Перехватил взгляд Асади, умоляющий, требовательный, справился с собой и убралруку.

По комнате громко прошлепали босые ступни, послышалсямужской хохоток, неразборчивые реплики. Аня что-то капризно протянула,рассмеялась – беззаботно, звонко, знакомо:

– Ну ладно, развратник этакий… о-о…

Замолчала на миг – и шум возобновился, ожесточенно скрипелипружины, глухие женские стоны перекрыл довольный мужской смех, резкие выдохи,непонятные реплики на арабском.

Мазур пнул дверь и вломился первым. Над его плечом бдительнонависал Асади – определенно все внимание уделявший револьверу в кармане Мазура– а двое автоматчиков, невозмутимые и безмолвные, встали по обе стороныдверного проема, держа короткие итальянские трещотки с глушителями подидеальным почти углом в сорок пять градусов.

Анины ладони соскользнули с бедер стоявшего у широкогодивана близнеца – хрен его ведает, которого из двух – он медленно-медленноотступил, открывая ее разгоряченное лицо, удивленное, конечно, но не сказать,чтобы очень уж испуганное. И отступал спиной вперед, пока не наткнулсяпоясницей на широкий подоконник, остановился, уставясь жалким, виноватым, собачьимвзглядом.

Второй, двигаясь так же замедленно, невероятно плавно,бледный как смерть, сполз с распростертой женщины, выпрямился, что-товскрикнул, даже не сердито – недоуменно. Асади ударом ноги отшвырнул его кстене, вышел на середину комнаты, нехорошо улыбаясь, процедил по-арабскинесколько фраз, от которых оба близнеца помертвели окончательно, обратились внелепые голые статуи.