Сальери пробормотал:

— Да, несомненно жаль, что мы потеряли такого гениального композитора, но теперь остальным музыкантам не придется бояться, что его талант лишит их возможности заработать себе кусок хлеба.

Остальные промолчали, лишь Альбрехтсбергер задумчиво и пристально взглянул на придворного капельмейстера.

Процессия дошла до городских ворот, и со смущенными лицами люди растворились в туманных сумерках, разойдясь по домам.

Констанция на похороны супруга не пришла, сославшись на ослабленное здоровье, и только через восемнадцать лет посетила его могилу, с трудом отыскав место захоронения.

А в убогом катафалке для нищих гроб с телом великого композитора, подарившего миру неповторимую, божественную музыку, печально покачиваясь на неровной дороге, во тьме продолжал свой последний путь. За катафалком, жалобно скуля, бежала тощая бездомная собака. Моцарту было уже все равно, он отправлялся в вечность.

Утром Суржиков вызвал Диану в отделение.

— Что за срочность? — сердито спросила она, входя в кабинет следователя. — У меня, между прочим, очень много работы.

— Зачем вы открывали склад, где хранятся вещи Вебер? — огорошил Суржиков ее вопросом. — Да еще дверь открытой оставили, хорошо, дворник увидел…

— Я? — возмутилась Диана. — Я там не была после описи.

— Но ведь ключи от помещения у вас.

— У меня. Могу передать вам. — Она расстегнула сумочку и вытащила ключи, бросив на стол перед следователем.

— Я изымаю их на экспертизу, — вздохнул Суржиков. — Проверим, этим ли ключом открыли дверь или подобрали отмычку.

— Да что вы? Кому это нужно?

— Надеюсь, вы никому не говорили, что ноты Моцарта нашлись?

— Да что я, сумасшедшая? Вы меня предупредили, и я держу язык за зубами. А скоро вы вернете «Реквием» нам?

— Кому это «вам»? — подозрительно спросил Суржиков.

— Наследникам! — сердито отозвалась Диана. — Я посоветуюсь с Любой Ланской и Элеонорой Разумовской, и мы решим, что с нотами делать.

Суржиков задумался и, почесав нос, ответил:

— Боюсь, что я не смогу вернуть вам «Реквием», это государственная собственность, его передадут в музей или исследовательский центр.

— Но и письмо, и ноты принадлежали семье погибшей Вебер, и она завещала их нам вместе с остальной коллекцией, — возмутилась Диана.

— Закон есть закон, — нахмурился Суржиков. — Но я уточню этот вопрос. А пока вы мне лучше скажите, кто мог вашими ключами воспользоваться?

Диана задумалась и покачала головой:

— Никто. Ключи все время лежали у меня в сумочке.

Суржиков с сомнением уточнил:

— А сумочка все время лежала у вас в кабинете, куда может зайти любой?

— Да, сумочку я держу в кабинете. Но дверь открытой никогда не оставляю. Кажется, — засомневалась вдруг Диана.

— Вот видите, — с удовлетворением отметил Суржиков. — То есть с ключей вполне могли сделать копию.

Диана возмущенно фыркнула:

— Да кому это нужно! К тому же я бы заметила, если бы кто-то трогал мою сумку.

— Хорошо, а где вы были вчера вечером?

— Вчера я была за городом в гостях, на даче, и этому есть немало свидетелей, — с вызовом ответила Диана и вдруг задалась вопросом: так куда же отлучался Прозоровский? Сумка ведь оставалась у него в машине.

— И сумка была, конечно, при вас? — поинтересовался Суржиков.

— Сумка была в закрытой машине моего друга под сиденьем. А машина стояла у всех на виду, — сердито ответила Диана, не желая делиться своими подозрениями со следователем.

Отпустив Арсеньеву, Суржиков пошел к экспертам. Выяснилось, что замок помещения с вещами Вебер был открыт родными ключами.

— Что и требовалось доказать, — вздохнул Суржиков.

— Поинтересуйся, может быть, у кого-то есть дубликат, — сочувственно вздохнул эксперт Вадим Синичкин.

Но Суржиков устало отмахнулся и вернулся в свой кабинет. У него на сегодня было вызвано еще несколько свидетелей.

Около пяти появился Вячеслав Кукушкин.

Устроившись напротив следователя, он поинтересовался:

— А где мужчина, которого я должен опознать?

— Скоро придет, а мы с вами пока немного побеседуем.

Удивленно взглянув на Суржикова, Кукушкин несколько занервничал.

— Вы были знакомы с Эмилией Бобрышевой, администратором кинотеатра «Олимп»? — сразу спросил следователь.

Кукушкин вздрогнул, но ответил:

— Да, а что?

— Почему скрывали это?

— Я не скрывал, просто вы не спрашивали.

— Зная, что девушка убита, вы ничего не сказали о связи с ней. Это странно.

— Какая связь? — злобно пробормотал Вячеслав. — Да, мы какое-то время встречались, но это не имеет значения. Я ничего не знаю о ее жизни и понятия не имею, за что ее могли убить.

— Когда и как вы познакомились с Бобрышевой?

— Полгода назад я зашел к маме на работу. Она меня и познакомила с Эмилией.

— Встречаться начали сразу?

— А чего было тянуть? — усмехнулся Кукушкин. — Я ее сразу пригласил в ресторан. Но мы с ней недолго встречались, месяца два всего.

— Понятно, — кивнул Суржиков. — Может, знаете, с кем она встречалась после вас?

Он пожал плечами.

— Понятия не имею. Меня это не интересовало, я был рад, что она отвязалась от меня.

— Бобрышева поддерживала отношения с вашей соседкой Вебер?

— Не знаю. Хотя мне однажды показалось, что я слышал в квартире Вебер голос Эмилии, он у нее такой резкий, громкий, очень характерный, но, может, я ошибся.

В дверь постучали, в кабинет вошел Фарятьев.

— Здравствуйте, Егор Иванович, — подобострастно улыбнулся он.

Взглянул на Кукушкина, Кукушкин тоже на него посмотрел, и оба отвели глаза. Суржикову показалось, что мужчины знакомы.

— Я сейчас занят, — сухо произнес следователь. — Подождите, пожалуйста, в коридоре.

Фарятьев извинился, попятился и исчез за дверью.

— Ну как, вы знаете этого человека? — спросил Суржиков Кукушкина. — Это его вы видели на лестнице? Его голос вам знаком?

Вячеслав заерзал.

— Вроде похож, но я не уверен…

О смерти Моцарта официально объявлено не было, и похороны прошли незаметно. Но спустя девять дней после похорон в Праге на торжественную службу собралось более четырех тысяч человек в память о великом композиторе. 120 музыкантов исполнили со специальными дополнениями посвященный Вольфгангу Моцарту «Реквием» Антонио Розетти. Торжественную службу провели в церкви Святого Николая.