другу (как, например, в концепции Гоббса). В концепции Руссо речь идет о «взаимных обязательствах между всем народом (le public)*0 и частными лицами (particuliers)»31.

Иными словами, «одни и те же люди», как подчеркивает Робер Дерате, представляют собой одновременно «две договаривающиеся стороны, но рассматриваемые с разных точек зрения: как члены коллективного суверена (т.е. обладающего суверенитетом народа), с одной стороны, и как частные лица, с другой». «Все происходит так, как будто бы каждый человек заключал договор с самим собой» (Derathe, 1970, р. 222—226). Именно идея о двух уровнях и позволила Морису Хальбваксу истолковать построение Руссо в терминах Дюркгейма, оставаясь при этом верным исходной теории. Вот что пишет М. Хальб-вакс, комментируя текст «Общественного договора», опубликованный под его редакцией в 1943 году, незадолго до смерти: «Общая воля... — это не сумма индивидуальных волеизъявлений», а «действительность другого порядка, несоизмеримая с ними»; политический организм «есть нечто большее, чем сумма этих единиц. Он имеет другую природу» (Halbwachs, 1943, р. 95). Закон выражает волю деперсонифицированного суверена. Он не подвержен влиянию частных интересов, поскольку установлен людьми, способными отвлечься от своего частного состояния и возвыситься над своим индивидуальным существованием для достижения общего взгляда на вещи. «Предмет законов, — пишет Руссо, — всегда имеет общий характер, я разумею под этим, что Закон рассматривает подданных как целое, а действия — как отвлечение, но никогда не рассматривает человека как индивидуума или отдельный поступок. Таким образом, Закон вполне может установить, что будут существовать привилегии, но он не может предоставить таковые никакому определенному лицу; Закон может создать несколько классов граждан, может даже установить те качества, которые дадут право принадлежать к каждому из этих классов; но он не может конкретно указать, что такие-то и такие-то лица будут включены в тот или иной из этих классов» (Rousseau, 1964, CS, р. 379)32- Как подчеркивает Робер Дерате в комментариях к изданию «Общественного договора», естественная основа, придаваемая Руссо политическим законам, гарантирует человеку индивидуальную свободу, которая понимается как освобождение от личной зависимости от других людей (Rousseau, 1966, р. 1449).

Устойчивость политического организма, созданного в «Общественном договоре», объясняется принципом экономии (principe d’economie), который уравновешивает затраты (pertes) и преимущества (gains), полученные от объединения, ассоциации людей. Действительно, договор оказывает на индивидов два противоположных действия, которые, если использовать термины Руссо, не только связаны между собой, но и находятся в состоянии «равновесия» (balance) или «уравновешивают» друг друга (compensations) (Rousseau, 1964, CS, p. 364). Равновесие достигается за счет общественно полезной жертвы, которую необходимо принести ради достижения величия.

«Вся его [человека] душа возвышается», но только ценой отказа от сиюминутного удовлетворения частных интересов, отказа от желаний и плотских побуждений: «Голос долга сменяет плотские побуждения, а право — желание, человек, который до сих пор считался только с самим собою, оказывается вынужденным действовать сообразно другим принципам и советоваться с разумом, прежде чем следовать своим склонностям. Хотя он и лишает себя в этом состоянии многих преимуществ, полученных от природы, он вознаграждается весьма значительными другими преимуществами; его способности упражняются и развиваются, его представления расширяются, его чувства облагораживаются и вся его душа возвышается» (id., р. 364). В этом смысле добродетель представляет собой принцип равновесия политического организма, поскольку она способна сама по себе обеспечить обоюдность (reciprocity практик, или, в терминах Руссо, «взаимность» (mutualite). Величие граждан — не в «исключительности их талантов» (Rousseau, 1964, PD, р. 26 — «Рассуждения о науках и искусствах»), а в добродетели, то есть в их стремлении пожертвовать тем, что выделяет их и что связано с другими, отличными от гражданского мира формами величия, которые квалифицируются здесь как проявление личных интересов. Превосходство и различение (distinction) в гражданском мире определяется не положением и титулами, равно как и не славой (гепоттёе) и признанием других. Заслуга (merite) определяется здесь тем, насколько человек служит общественным делам (causes), превосходящим его и касающимся всех. Отношения между людьми устанавливаются по принципу меритократии при условии отвлечения от их личных интересов.

Хотя общая воля, которая может быть выражена путем голосования, и характеризуется при помощи математической аналогии как «результат сложения оставшихся расхождений»33 (Rousseau, 1964, CS, р. 371), тем не менее существуют особые требования к ее изъявлению. Чтобы общая воля могла проявить себя в акте голосования, люди, участвующие в нем, должны быть полностью свободны от порабощающих иерархических отношений и личной зависимости, быть совершенно не зависимыми друг от друга. Иными словами, необходимо, чтобы они действовали как индивиды (Dumont, 1983) и «не вступали между собою ни в какие сношения» (Rousseau, 1964, CS, р. 371), чтобы «каждый гражданин высказывал только свое собственное мнение» (id, р. 372). Известно, что в эпоху Великой французской революции этот принцип независимости получил весьма конкретное применение: слугам было отказано в праве голоса. Объяснялось это тем, что слуги зависят от своих господ и. не обладают достаточной самостоятельностью для стремления к общему благу. Этим же принципом во многом объяснялось и недоверие к женщинам, которые долго не могли участвовать в голосовании. Считалось, что женщины, будучи дочерьми, супругами и матерями по своему естественному предназначению, слишком сильно привязаны к патриархальному миропорядку, чтобы иметь независимость суждений.

Внутренняя логика этого построения приводит к тому, что все пространство личных отношений воспринимается как сомнительное и подозрительное. Любые отношения между одним человеком и другим, не опосредованные отношением к политическому организму как к целому, препятствуют выражению общей воли, искажают ее, тяготеют к частному. В этом смысле они подобны заговору (complot), который необходимо разоблачить: «Когда в ущерб основной ассоциации образуются заговоры, частичные ассоциации, то воля каждой из этих ассоциаций становится общею по отношению к ее членам и частною по отношению к Государству; тогда можно сказать, что голосующих не столько же, сколько людей, но лишь столько, сколько ассоциаций. Различия становятся менее многочисленными и дают менее общий результат» (id., р. 371—372).

Таким образом, каждый индивид с точки зрения его отношения к политическому организму является множественным субъектом, который может существовать в разных состояниях. Люди, которых мы встречаем в обычной жизни и которые характеризуются единством и постоянством их телесной оболочки, могут действовать то как частные лица (particuliers), то как граждане (citoyens): «Каждый индивидуум может, как человек, иметь особую волю, противоположную общей или несходную с этой общей волей, которой он обладает как гражданин» (id., р. 396). При этом человек как существо политическое, член града, может также существовать и в третьем состоянии — в состоянии «магистрата», поскольку град нуждается в управлении. Этому третьему состоянию «магистрата», или правителя, которое