Выбора и впрямь не было, поэтому пришлось наконец оставитьразговоры и взяться за дело. Распахнув ворота пошире и закрепив в пазу факел,де Сейгаль и Лиза выкатывали из погреба бочонок за бочонком и спускали их понаклонному ходу, очевидно, для этой цели и устроенному. Бочонков, казалось,было бессчетное количество, и у Лизы уже голова пошла кругом от этойоднообразной, тяжелой работы. Она впала в какое-то оцепенение, почтибессознательно выкатывая все новые и новые бочонки, которые, подпрыгивая навыбоинах, весело катились вниз, громко ударяясь в стены и в бока своихпредшественников. И даже мысль, что, загромождая подземный коридор, они сграфом закрывают себе последний путь к спасению, если, храни боже, не найдутдругого выхода из этого погреба, не могла нарушить ее оцепенения. Вдобавокнекоторые бочонки разбились от удара, и теперь в подземелье витал крепкий запахрома, от которого у Лизы то и дело заплетались ноги и все плыло перед глазами.

Время шло, и она уже как-то даже подзабыла, зачем это они сграфом трудятся здесь, как два муравья. Ей чудилось, что она до конца жизниобречена перекатывать бочонки в подземелье, как вдруг ликующий вопль прервалэтот сон наяву.

– Выход! – кричал граф. – Благодарю тебя, господи! Й-я-аа-а!Мы спасены!

С трудом разогнув ноющую спину и не сдержав мучительногостона, Лиза недоверчиво уставилась на де Сейгаля, который, потрясая факелом,выделывал немыслимые антраша перед точно такими же воротами, как те, черезкоторые они с Лизою выкатывали бочонки. Разница была только в том, что на нихне висел тяжелый замок.

Лиза так измучилась, что даже громко радоваться не могла.Плюхнувшись на один из двух последних бочонков, стоявших в самом углу, онаслабо улыбнулась, глядя на безудержный восторг графа.

Впрочем, через минуту выяснилось, что радость былапреждевременной: ворота оказались надежно заперты снаружи.

* * *

Они били в ворота кулаками, пинали их; пытались процарапатьхоть малую щелочку, но только совсем сломали стилет графа, а пистолет былброшен где-то у входа и погребен под грудою бочонков. Впрочем, все равно он былнезаряжен, да и от заряженного какой прок? Разве что застрелиться в отчаянии!

В конце концов силы у обоих окончательно иссякли. Опустившисьпрямо на стылые камни, долго сидели в бездумном молчании.

– Да… – наконец протянул граф. – Есть хочется. Сейчас былобы неплохо отведать раков.

– Что? – буркнула Лиза. – Почему вдруг?

– Видите, накануне моего рождения матушке вдруг донельзязахотелось раков. И по сю пору я до них большой охотник.

– А-а… – промямлила Лиза в ответ, и вновь воцарилось тяжелоемолчание, пока граф не нарушил его.

– В моей жизни существуют три вещи, отчастивзаимозаменяемые: любовь, еда и беседа. Ну, есть здесь нечего, беседовать вытоже вроде бы не расположены. Может быть, немножко любви?

Он вяло рассмеялся, когда Лиза шарахнулась от него:

– Да полно! Я сегодня тоже как-то… что-то не совсем. Вотдиковина! Это я-то – вечно алчущий новой добычи! М-да… Любви, значит, тоже небудет. Одно радует: от жажды мы тут не помрем. И смерть наша будет оченьвеселой.

Внезапно он умолк и приподнялся, тревожно принюхиваясь.

Лиза тоже вдохнула воздух поглубже и поняла, что их смерть,пожалуй, будет не очень веселой: из подземного коридора отчетливо тянуло дымом.

– Что это? – спросила, не желая верить своей догадке, ивновь придвинулась к графу.

Он рассеянно обнял ее за плечи:

– Дым, моя последняя любовь!

Лиза возмущенно покосилась на него, но тут же сникла.Наверное, и его можно назвать ее последней любовью… Или, точнее, последнимлюбовником.

– Дым? Это значит, пожар подбирается к нам?

– Боюсь, что так, – хрипло промолвил граф, и в голосе егопрозвучала полная безнадежность. – Очевидно, ром из разбитых бочонков добежалдо того коридора, в котором бушует пожар, и теперь огонь идет к нам.

– Вы хотите сказать, что ром загорелся?! – недоверчивовоскликнула Лиза. – Но ведь он жидкий!

– Дитя! – вздохнул граф. – Вы даже пуншу не пробовали?Теперь уж и не… – Он смолк, спохватившись, но Лизе и так все стало ясно.

– Господи! – взмолилась она в смертной тоске. – Да что же онгорит и горит, этот пожар? Там ведь только земля да камни, чему полыхать-то?!

– Ну не совсем. Кругом стоят деревянные крепи. Кроме того,вы хоть представляете, где мы находимся?

– Возможно, я ошибаюсь, но кажется, в подземелье, – собравпоследние остатки язвительности, промолвила Лиза.

Ответный смешок графа прозвучал весьма жалко:

– Это не просто подземелье, а катакомбы святой Присциллы.Веков этак шесть или семь назад здесь от гонителей-язычников скрывалисьхристианские мученики. Я читал, что они покрывали стены своих подземных убежищособым составом: смесью сосновой смолы, серы и еще какого-то дьявольскогозелья, чтобы мгновенно сжечь всех и вся, если преследователи ворвутся вкатакомбы.

– Да полно! – с досадою отвернулась от него Лиза. – Тому вонсколько лет минуло!

– Правильно, – кивнул де Сейгаль. – Должен признаться, чтоя, как химик, не раз пытался восстановить утраченный секрет этого состава, номне не удалось. Я даже не очень-то верил, что мне удастся сегодня разжечьогонь, но явно недооценил умов наших предшественников, обитателей сих катакомб:действие их снадобья воистину неподвластно времени.

Лизе показалось, что она ослышалась. Она медленноповернулась к графу:

– Что?.. Что вы сказали? Так это вы устроили пожар?!

– Да, – пожал плечами де Сейгаль, и впервые в голосе егозазвучало подобие смущения. – Видите ли, я хотел чем-то отвлечь вниманиестражников, чтобы проникнуть в главный зал подземелья, и мне это удалось…Однако я, кажется, немного не рассчитал.

* * *

Лиза беспомощно смотрела на него.

Господи Иисусе Христе! Да в своем ли уме этот человек?Выходит, он спас ее только для того, чтобы вскорости предать мучительнойсмерти? Вдобавок за компанию с собою!