* * *

Тимофей позвонил из Женевы, когда Катерина засыпала наочередном собрании предвыборного штаба.

Летом противостояние немножко улеглось – обе стороныготовились к решительным осенним наступлениям. Поток компроматов друг на другавременно приостановился.

Солнце палило Москву нещадно, влажная жара давила на голову,отекали руки, телефонные трубки казались мокрыми и скользкими. Вялые перебранкивыжимали остатки сил. Хотелось сесть под кондиционером и забыть о том, чтосуществует улица с горячими автомобильными выхлопами и запахом раскаленногоасфальта.

Приходченко все дела переложил на Катерину и Скворцова,устраивая новую жизнь для себя и Кирюхи, в которой была Диана и не было двухрелигиозных фанатичек, чуть не натворивших настоящих бед.

До конца жизни он будет благодарен Тимофею Кольцову и, можетбыть, даже сумеет когда-нибудь ему об этом сказать…

Тимофей на неделю улетел по делам в Швейцарию. Катеринанервничала и злилась, пилила сотрудников и чувствовала себя стервой.

В Женеве была Юлия Духова, умница и красавица, сосланнаятуда усилиям и самой Катерины.

Поняв, что ревнует, она возненавидела себя окончательно –сколько раз она уговаривала себя, что личная жизнь Тимофея не должна еекасаться!

Но она касалась, да еще как!

Все это было неправильно, противно, и хотелось, чтобыТимофей скорее вернулся.

Он позвонил и сообщил замученным голосом, что вечером будетв Москве.

– Ты поезжай прямо ко мне, чтобы я тебя нигде не искал, –распорядился он, нисколько не заботясь о том, что это могло противоречитькаким-нибудь Катерининым планам.

– Ладно, – согласилась она холодно, понимая, что вступать вдискуссию по телефону нет никакого смысла. Кроме того, она ужасно соскучилась.И все же его наплевательское отношение к жизни раздражало и беспокоило. Так немогло продолжаться до бесконечности.

– Ты чего злая? – спросил он, помедлив.

– Я не злая, – отрезала она, и они кое-как попрощались.

Тимофей приехал в десятом часу – очень рано. Катеринатолько-только поставила в духовку мясо. Она была уверена, что из Шереметьева онпоедет в офис и только потом домой, но он в офис почему-то заезжать не стал.

– Катерина! – заорал он с порога. – Ты дома?

Швырнув под зеркало чемодан, он стаскивал ботинки.

– Я здесь, – отозвалась она из кухни. – Я иду, Тимыч!

Он вздохнул с облегчением – как хорошо, что она дома, никудане надо ехать, искать, звонить… Как он мечтал вернуться и застать ее в своейквартире, в сарафане или майке, с волосами, перевязанными розовой ленточкой, ибосиком.

Она выбежала из коридора, ведущего на кухню, и бросилась емуна шею.

– Как я рада, что ты приехал, – сказала она после того, какони первый раз поцеловались. Она тут же забыла, что была им за что-тонедовольна и даже хотела что-то такое ему высказать. – Господи, как здорово,что ты приехал!

Он еще раз поцеловал ее, чувствуя уже ставший привычнымбыстрый и горячий всплеск желания.

Как он жил без нее?

– Там жара такая, в этой Женеве, – пожаловался он. – Дажежарче, чем в Москве. Я чуть не умер.

– Ну, не умер же, – рассудительно заявила она и поцеловалаего в ладонь. – Хочешь, я отведу тебя в ванну? А то мясо еще не готово. Тывообще-то голодный?

Он посмотрел на нее.

За неделю он совсем отвык от Катерины. От ее голоса,интонаций, смешных словечек и цитат из фильмов. Он забыл ее духи, завитки волосна шее и манеру корчить забавные гримаски.

– Катька, – прошептал он и притянул ее к себе. – Катька…

Он силился что-то сказать, сердце у него бухало, как паровоймолот, и даже взмокли короткие волосы на виске. Он сам не знал, что именнохочет ей сказать. Он не знал таких слов и не понимал, что с ним происходит.

Она сжалилась над ним. Над великим и могущественным ТимофеемКольцовым. Сжалилась и, как всегда, увела разговор в безопасное и спокойноерусло.

Но почему-то сейчас это его разочаровало.

– Давай в ванну, Тимыч, – сказала она преувеличенно весело.– Ты весь мокрый. А я мясо посмотрю и подойду к тебе.

Он лежал в джакузи, закинув голову на край и чувствуя, какрасслабляется жаркое напряженное тело.

– Ты чего улыбаешься? – спросила Катерина, ставя перед нимстакан с соком. – У тебя вид, как у блаженного Августина.

– Принеси мне портфель, – попросил он и сел прямо.

– Куда? Сюда? – удивилась она. Он кивнул.

– Работать будешь? – еще больше удивилась она.

– Давай неси, – велел Тимофей и отхлебнул сока.

Наверное, это и есть счастье, глупо подумал он. Вот и ответна самый трудный вопрос человечества. Тимофей Кольцов, кажется, понял, в чемоно состоит…

– Тебе его прямо в воду бросить? – осведомилась Катерина. Онвытер полотенцем громадную загорелую ручищу и запустил ее в кожаные недрапортфеля. Катерина наблюдала с интересом. Он долго что-то искал и в концеконцов выудил небольшую голубую коробочку, перевязанную золотой ленточкой.

Тиффани.

– Тимыч, ты ненормальный, – все поняв, прошептала Катерина.

– Открой, – приказал он.

Ему очень хотелось купить ей кольцо. Он даже его выбрал. И впоследний момент испугался, что она истолкует это как предложение руки исердца, которое он не мог и не хотел делать. Поэтому он купил серьги.

Таких бриллиантов она вообще никогда не видела, только нацеремонии вручения “Оскаров” по телевизору. Они сияли льдистымаристократическим блеском, как будто в их глубине полыхал ледяной огонь. Онабоялась к ним прикоснуться.

– Давай меряй, – велел Тимофей, встревоженный ее молчанием.– Ты что, Кать?

– Как красиво, – завороженно сказала она. – Как удивительно…

Вскочив с бортика джакузи, она перед зеркалом осторожновдела серьги в маленькие заполыхавшие уши и повернулась к нему.

– Ну как?

– Потрясающе, – произнес он с трудом. – Просто потрясающе.

И, приподнявшись, потянул ее к себе в воду.

В середине ночи Катерина уснула в полном изнеможении.Тимофей лежал, прислушиваясь к тишине и ее дыханию. Она спала у него под боком,и это было замечательно. До ее появления в его жизни он и не знал, какое этоудовольствие – обнимать ее, теплую, сонную, совершенно расслабленную. Еголичную, частную, неприкосновенную собственность.