Ему стало жарко и, нащупав рукой пульт, он переставилкондиционер на более низкую температуру, но Катерину не отпустил.

Она должна быть рядом с ним. Она охраняла его и отгоняла егокошмары. Она даже призналась однажды, что любит его, но Тимофей за всю жизньтак толком и не понял, что это такое, поэтому особого значения ее признанию непридал.

Пусть любит. Если это означает, что он может захватить ее идержать, как работорговец захватывает в личную собственность раба, если этоозначает, что она будет с ним, он согласен.

Так и быть. Пусть любит.

В конце концов, он ведь не смог поймать ее на фальши.Пожалуй, она не играет с ним в обычные женские игры, пытаясь использовать его вличных целях, как пытались все его женщины. Он очень внимательно смотрел и врядли просмотрел бы такую игру. Обмануть его трудно.

Конечно, он слишком ею увлекся, и голова у него не так чтобсовсем холодная. Но ему это даже нравилось. Он чувствовал себя молодым ибесшабашным. И не нужно было принимать никаких решений. Их обоих все устраивалов нынешнем положении дел, когда она мчится к нему по первому зову и не слишкомдосаждает своими проблемами.

Так ему представлялось.

И в самой тайной, самой темной, самой охраняемой частицедуши он знал, что все это ложь.

Он попался. Попался, как волк в капкан.

Если она только почувствует его слабость, его зависимость,его неопытность – он погиб. Она разрушит все стены, которые он создал, и оностанется на виду у всех, голый, слабый и беззащитный, как тридцать лет назад.Только у него уже нет сил строить все заново.

Ему бы надо бежать, спасаться, а не задремывать в состоянииглупого телячьего счастья, чувствуя под своей ладонью ее горячую гладкую спину.

Первый раз в жизни Тимофей Кольцов решил махнуть рукой нато, что говорил ему его внутренний голос.

Будь что будет, решил он, засыпая. Я не стану с собойбороться…

* * *

Он проснулся в темноте и сырости глухого подвала, где ихдержал Михалыч. Он не мог дышать. Из угла скалился дьявол.

Ты думал, что я не вернусь? Глупый мальчишка! Я всегда стобой. Я буду возвращаться и возвращаться, пока ты не поймешь, что меня неосилить.

Загремел замок, и маленький Тимофей бросился в угол, гдешуршали крысы, стараясь спрятаться. Может, пронесет, может, просто привели ещекого-нибудь…

Не пронесло. Пришли за ним, именно за ним, и тусклаялампочка в железном наморднике, которую Тимофей ненавидел, не дала емуспрятаться. Они увидели его и потащили с собой.

Он брыкался, кричал и плакал. Он умолял и кусался. Онвыворачивался из ненавистных цепких рук, и рыдал, рыдал…

– …Тимыч, милый, что с тобой?! Тим, очнись! Очнись сейчасже! Тимыч!!

Он продолжал вырываться и плакать. Он боролся за жизнь,прекрасно понимая, что однажды не вернется в вонючий подвал – его убьют там,куда тащили сейчас ненавистные руки. Он не мог остановиться и знал, что несправится с ними…

– …Тимофей! Да очнись же!!

Ледяная вода плеснула в лицо. Сдергивая с груди одеяло, онвскочил и метнулся куда-то, сокрушая и опрокидывая какие-то вещи.

Горел свет. Катерина стояла на коленях в разгромленной постели.В руках у нее кинжальным блеском вспыхивал стакан. Вода из него тонкой струйкойлилась на подушки.

– Ничего, – выдавил из себя Тимофей. – Не бойся.

Шатаясь, он прошел мимо нее в ванную. Включил воду. Стал поддуш.

– Не подходи ко мне, – приказал он, увидев, как открываетсядверь. У него стучали зубы. – Я сейчас.

Наверное, он сильно ее напугал, потому что она отпрыгнула вспасительную глубину квартиры, как заяц.

– Я сейчас, – шептал он, глядя в закрытую дверь, – сейчас…

Он вышел не скоро, после того, как сосчитал все прожилки намраморе и все дырки в душевой насадке. Он не мог прийти в себя. Он трусил,ожидая неизбежных вопросов, и придумывал, как можно ничего не объяснять. И непридумал.

Она сидела на кухне все с тем же стаканом в руках и смотрелана него дикими глазами. Он подошел и вытащил стакан у нее из пальцев.

– Может, чайку попьем? – сказал он фальшиво, ненавидя ее исебя. Ведь он знал – знал! – что должен быть один. Он не может разделить это сдругим человеком!

Она смотрела на него как на чудовище, вылезшее изпреисподней. В некотором смысле так оно и было, подумал он отстраненно.

– Наверное, тебе лучше сейчас уехать, – предложил онспокойно. – Прости, что напугал тебя. Или можешь лечь в той спальне. Там всеготово.

Он плюхнул на подставку чайник и боком обошел Катерину,стараясь не коснуться ее.

Потом он все обдумает. Сейчас главное попытаться от нееизбавиться. Он не мог видеть ее напряженное белое лицо.

– Кать, все в порядке, – повторил он резко. – Я не буйнопомешанный.Я не опасен. Слышишь?

Она встала и неестественно, как лунатик, подошла к нему.

– Что с тобой, Тимофей? – Она взяла его за руку. Он вырвалее. – А? Что это такое?

Он неожиданно и сильно разозлился.

– Это называется кошмар. Кошмарный сон. Ты это хочешьузнать?

– И часто у тебя такие… сны? – сглотнув, спросила она.

– Раньше были каждую ночь, – ответил он любезно. – Потомпореже. С тех пор, как мы стали заниматься сексом, – совсем редко. Так что этоцеликом и полностью твоя заслуга. С тобой я стал спать лучше.

– Тимочка, – сказала она, и губы у нее скривились. Она изовсех сил удерживалась, чтобы не заплакать. – Тимочка, бедный мой…

Он смотрел на нее тяжелым мрачным взглядом, бессильноопустив руки. Ему хотелось ее ударить.

– Не смей рыдать, – проскрежетал он. – Я не хочу этоговидеть. И не подходи ко мне. Лучше уезжай. Сейчас же. Ну!

Плача, она потянулась к нему и обняла двумя руками мощнуюшею в вырезе черной майки. Он не мог ее оттолкнуть. Хотел – и не мог. – Тимыч,– она стискивала его шею, и ее слезы катились и падали ему за воротник. Майкасразу промокла. – Господи, Тимыч, хороший мой…

Она почувствовала, как он медленно стал расслабляться. Какпостепенно уходит напряжение из каменных мышц.

Он вдруг отступил назад и сел, прикрыв глаза.

– Где у тебя лекарства? – спросила она.

– Верхняя полка справа, – ответил он.

Она нашла валокордин, накапала в чашку и залпом выпила.