— Вы имеете что-то против Розенберга,Сэллинджер?

Каллаган благоговел перед Розенбергом ибоготворил его. Он прочитывал все об этом человеке и тщательно изучал егомнения. Он даже обедал с ним однажды.

Сэллинджер нервно заерзал.

— О нет, сэр. Я просто не люблю особых мнений.

Ответы Сэллинджера были с юмором, но уприсутствующих не мелькнуло и тени улыбки. Позднее, за кружкой пива, он и егодружки будут покатываться от смеха, вновь и вновь вспоминая Сэллинджера и егонелюбовь к особым мнениям, особенно Розенберга. Но не сейчас.

— Я понимаю. А мнения большинства вы читаете?

Сэллинджер колебался с ответом. Его жалкаяпопытка выстоять в этом поединке вот-вот должна была закончиться унизительнымпоражением.

— Да, сэр. Очень многие из них.

— Великолепно. Тогда поясните, если можете,мнение большинства по делу Нэша.

Сэллинджер никогда не слышал о деле Нэша, нотеперь он будет помнить его все оставшиеся годы своей юридической карьеры.

— Я не думаю, что я читал о нем.

— Таким образом, вы не читаете особых мнений,Сэллинджер, а теперь мы узнаем, что вы также игнорируете мнения большинства.Так что же вы читаете, Сэллинджер, романтические повести, бульварные газетки?

С задних рядов доносились легкие смешки. Этохихикали те, кто чувствовал себя обязанным смеяться, но в то же время боялсяпривлечь к себе внимание.

Сэллинджер с покрасневшим лицом стоял,уставившись на Каллагана.

— Почему вы не читали этого дела, Сэллинджер?— грозно потребовал ответа Каллаган.

— Я не знаю. Я, наверное, просто пропустилего.

Каллаган воспринял это спокойно.

— Я не удивлен. Я упоминал о нем на прошлойнеделе. Если точно, то в среду. Оно будет вынесено на итоговый экзамен. И я непонимаю, как можно игнорировать дело, которое вы встретите на экзамене.

Каллаган размеренно вышагивал перед кафедрой,изучая взглядом студентов.

— Кто-нибудь побеспокоился о том, чтобыпрочесть его?

Тишина. Каллаган уставился себе под ноги,доводя тишину до гробовой. Все глаза были опущены, ручки и карандаши замерли.Дым валом валил с задних рядов.

Наконец с четвертого места в третьем рядумедленно поднялась рука Дарби Шоу, и аудитория вздохнула с облегчением. Онавновь их спасла. Все втайне на это и рассчитывали. Имея вторые показатели накурсе и находясь в непосредственной близости от первого студента, она могла попамяти сыпать факты, выдержки, совпадающие и несовпадающие мнения почти покаждому делу, которые обрушивал на их головы Каллаган. Она не упускала ничего.Очаровательная маленькая заводила, она с блеском окончила факультет биологии, атеперь намеревалась таким же образом получить диплом юриста, чтобы затемпрекрасно существовать, преследуя судебным порядком химические компании,отравляющие окружающую среду.

Каллаган смотрел на нее с поддельнымразочарованием. Три часа назад она ушла из его квартиры после бурной ночи свином и юриспруденцией. Однако про дело Нэша он не упоминал.

— Так, так, мисс Шоу. Чем же недоволенРозенберг?

— Он считает, что законодательный акт штатаНью-Джерси нарушает Вторую поправку, — сказала она, не глядя на профессора.

— Хорошо. И поясните для остальной аудитории,что предусматривает этот акт.

— Среди прочего он запрещает иметьполуавтоматическое оружие.

— Прекрасно. А что имел в момент ареста Нэш? Яэто спрашиваю просто для разрядки.

— Автомат АК-47.

— И что случилось с Нэшем?

— Он был привлечен к суду, приговорен к тремгодам тюремного заключения и подал апелляцию.

Она знала подробности дела.

— Чем занимался Нэш?

— Определенное мнение по этому вопросуотсутствует, однако в деле фигурирует дополнительное обвинение его в причастностик сбыту наркотиков, хотя полиция на момент ареста не располагаласоответствующими доказательствами.

— Таким образом, он был торговцем наркотикамии вдобавок располагал автоматом АК-47. И при этом имел защитника в лицеРозенберга, не так ли?

— Да, конечно. — Теперь она смотрела на него.

Напряжение спало. Большинство глаз следило затем, как он, медленно расхаживая по аудитории, высматривал очередную жертву.Чаще всего на вопросы во время лекций отвечала Дарби, а Каллаган хотел болееширокого участия других студентов.

— Почему, по вашему мнению, Розенбергсочувствует Нэшу?

— Он любит торговцев наркотиками. — Это былСэллинджер, поверженный, но все еще пытающийся иронизировать.

Каллаган одобрял дискуссии на лекциях. Онпризывно улыбнулся своей жертве, словно поощряя ее к тому, чтобы продолжитьпоединок.

— Вы так считаете, Сэллинджер?

— Безусловно. Торговцев наркотиками,растлителей несовершеннолетних, незаконных обладателей оружия, террористов.Розенберг просто восхищается этими людьми. Они его слабые и обиженные дети,поэтому он должен защищать их. — Сэллинджер пытался продемонстрироватьправедное негодование.

— А как следует поступать с этими людьми, повашему просвещенному мнению, господин Сэллинджер?

— Очень просто. Сначала справедливый суд сучастием хорошего адвоката, затем быстрое и тщательное рассмотрение апелляции ипосле этого наказание, если они виновны.

Слова Сэллинджера звучали совсем как удобропорядочного правого, что считалось непростительным грехом среди студентовТулейна.

Каллаган скрестил руки на груди.

— Продолжайте, пожалуйста.

Сэллинджер почуял западню, но продолжал идтинапролом. Терять ему было нечего.

— Я имею в виду, что мы неоднократно встречалидела, в которых Розенберг пытался перекроить конституцию и создать лазейки длятого, чтобы, исключив основания, позволить заведомо виновному подзащитномуоправдаться подчистую. Это отвратительно. Он считает тюрьмы неоправданнойжестокостью по отношению к человеку, поэтому согласно Восьмой поправке всезаключенные должны быть освобождены. Слава Богу, что он находится сейчас вменьшинстве, а вскоре может оказаться в одиночестве.