— Вам нравится постановление суда, Сэллинджер?— Каллаган одновременно улыбался и хмурился.

— Чертовски.

— Вы один из тех нормальных, патриотическинастроенных средних американцев, которые желают ему смерти во сне?

В аудитории раздались смешки. Сейчас можнобыло смеяться без опаски. Сэллинджер знал, что честно лучше не отвечать.

— Я бы не пожелал этого никому, — пролепеталон в полном смущении.

Каллаган вновь мерил шагами аудиторию.

— Ну что ж, спасибо вам, господин Сэллинджер.Мне всегда доставляют удовольствие ваши комментарии. Вы, как обычно, изложилинам взгляд непрофессионала на юриспруденцию.

Смех стал громче. Щеки Сэллинджера запылали, ион плюхнулся на свое место. Каллаган оставался невозмутимым.

— Мне бы хотелось поднять интеллектуальныйуровень этой дискуссии. Давайте, мисс Шоу, объясните, почему Розенбергсочувствует Нэшу.

— Вторая поправка предоставляет людям правоиметь и носить оружие. Для судьи Розенберга это положение является буквальным иабсолютным. Ничто не должно запрещаться. Если Нэш хочет иметь АК-47, или ручнуюгранату, или базуку, штат Нью-Джерси не может принять закон, запрещающий это.

— Вы согласны с ним?

— Нет, и я не одинока в этом. Решение принятовосемью голосами против одного. Никто не поддержал его.

— Чем руководствовались остальные восемьсудей?

— Их довод вполне очевиден. Штаты имеют вескиепричины для запрещения торговли и владения некоторыми типами оружия. Интересыштата Нью-Джерси перевешивают права Нэша, предоставляемые Второй поправкой.Общество не может позволить своим членам владеть сложным вооружением.

Каллаган смотрел на нее внимательно.Привлекательные студентки на юридическом факультете Тулейна были редкостью, нокогда такая появлялась, он не упускал случая, чтобы заняться ею. Последниевосемь лет он почти не знал неудач в этом деле. В большинстве случаев оно былопростым. Девицы прибывали в колледж уже раскрепощенными и свободными. Дарби жебыла иной. Впервые он заметил ее в библиотеке во втором семестре на первомкурсе, и ему понадобился целый месяц, чтобы уговорить ее поужинать с ним.

— Кто изложил мнение большинства?

— Рэнниен.

— И вы согласны с ним?

— Да, это совсем простое дело.

— Тогда что же случилось с Розенбергом?

— Я думаю, что он ненавидит остальной составсуда.

— Он что, выступает с особым мнением лишь изсварливости?

— Зачастую да. Его мнения все чаще оказываютсянеобоснованными. Возьмем дело Нэша. Для такого либерала, как Розенберг, вопросо контроле над оружием является простым. Он должен был излагать мнениебольшинства. И десять лет назад он так бы и поступил. В деле Фордиса,рассматривавшемся в 1977 году в суде штата Орегон, он прибегнул к гораздо болееузкому толкованию Второй поправки. Его непоследовательность становитсядосадной.

Каллаган пропустил мимо ушей упоминание о делеФордиса.

— Вы хотите сказать, что Розенберг впадает встарческий маразм?

Побитый в первом раунде Сэллинджер бросился впоследнюю схватку:

— Он чокнулся, и вы знаете это. Его мнениеневозможно обосновать.

— Не всегда, и потом он все еще там, вВерховном суде.

— Его тело там, а мозг уже умер.

— Он дышит, Сэллинджер.

— Да, дышит, с помощью аппарата. Им приходитсянакачивать его кислородом через нос.

— Тем не менее, Сэллинджер, он последний извеличайших юристов, и он все еще дышит.

— Вы бы сначала зашли и убедились в этом.

С этими словами Сэллинджер опустился на своеместо. Он сказал достаточно. Нет, он сказал слишком много. Голова егосклонилась под пристальным взглядом профессора. «Зачем я говорил все это?» —думал он, уткнувшись носом в конспект.

Каллаган еще некоторое время смотрел на егоопущенный затылок, а затем начал мерить шагами аудиторию. Это действительнобыло тяжелое похмелье.

В соломенной шляпе, в чистом комбинезоне,аккуратно выглаженной рубахе-хаки и сапогах он выглядел по меньшей мере какстарый фермер. Он жевал табак и выплевывал его в черную воду под пирсом. Этимон тоже напоминал фермера. Его пикап хотя и был последней моделью, но ужеповидал виды на пыльных проселочных дорогах. Пикап имел номерные знаки штатаСеверная Каролина и стоял в нескольких десятках метров на песчаном берегу удругого конца пирса.

Была полночь. Наступил первый понедельникоктября. Следующие тридцать минут он будет ждать в темной прохладе безлюдногопирса, задумчиво жуя табак и пристально вглядываясь в море. Он знал заранее,что будет находиться здесь один. Так предусматривалось планом. Пирс в этот часвсегда был пустынным. Свет фар случайных машин изредка мелькал вдоль побережья,но это было обычным явлением для этих мест.

Вдали от берега виднелись красные и синие огниканала. Не поворачивая головы, он глянул на часы. Низко висели плотные тучи, иразглядеть что-либо было трудно, пока это что-то не окажется у самого пирса.Так предусматривалось планом.

Пикап, как и сам фермер, прибыли не изСеверной Каролины. Номерные знаки были сняты с разбитого грузовика на свалкевозле Дарема, а сам пикап был угнан из Батон-Руж. Фермер же вообще был ниоткудаи тем более не был связан с этими кражами. Он был «профи», и эти мелкие делишкиобделал кто-то другой.

Прошло двадцать минут, и в море появилсятемный предмет, двигавшийся по направлению к пирсу. Приглушенный звукработающего двигателя становился громче. Предмет превратился в небольшой плотикс малозаметной фигурой человека, низко склонившегося над мотором. Фермер нешелохнулся. Гудение мотора прекратилось, и плотик замер в десяти метрах отпирса. Даже случайные фары автомобилей не нарушали темноту ночи.

Фермер осторожно прикурил сигарету, дваждызатянулся и щелчком отбросил ее вниз к плотику.

— Какие сигареты? — спросил находившийся наводе. Он мог видеть очертания фигуры фермера у перил, но не его лицо.

— «Лаки страйк», — ответил фермер.