– Смотрите-ка, Петр Васильевич, – она легкодотянулась до углубления в стволе. – Здесь, наверное, чье-то гнездо было.

– Хм, а ведь дупло может нам с вами сослужить неплохуюслужбу… – сообщил Боровицкий, приподнимаясь на цыпочки и заглядываявнутрь. – Нет, гнезда никакого тут не было, потому что оно неглубокое, авот приспособить его для себя мы с вами вполне можем.

– Приспособить? – не поняла Даша.

– Видите ли, Дарья Андреевна, у меня сейчас нарушаетсяпривычный график приездов, и я буду узнавать день следующего визита толькопосле посещения пансионата. Так вот, поскольку мне не хотелось бы жертвоватьнашими совместными прогулками, я могу оставлять вам в дупле записочки. Что выдумаете по этому поводу?

Даша только было собралась ответить, что вообще-то у нееимеется сотовый телефон, да и у Петра Васильевича тоже, но взглянула на старикаи… промолчала. Боровицкий прямо-таки с воодушевлением смотрел на старую сосну,глаза его горели, и она просто улыбнулась и кивнула. Записочки так записочки. Вконце концов, если старый и мудрый человек хочет немного побыть ребенком, то ейстоит его поддержать.

«Значит, старый ублюдок решил тряхнуть стариной. Нет, ничегоу тебя не получится. И знаешь почему? Потому что за тобой слишком много долгов.Ты должен моему отцу, должен моей матери, но в первую очередь – мне. А тыхочешь увильнуть от своей обязанности, прикрыться лохматой стервой,использовать ее – и все только для того, чтобы оставить меня ни с чем? Но я былготов к этому! Еще отец предупреждал, что от тебя можно ждать чего угодно, и онбыл прав. От тебя действительно можно ожидать очень многого…

Но есть кое-что, чего даже ты, такой умный и понимающий, незнаешь. Ты не знаешь, что от меня тоже можно ожидать чего угодно».

За следующие две недели совместные прогулки и разговоры сПетром Васильевичем вошли у Даши в привычку. Идея с записочками, следовалопризнать, оказалась просто замечательной. Заглядывая в темное дупло почтикаждое утро, Даша с интересом ожидала: увидит она там белую бумажку или нет?Иногда там лежала не бумажка, а открытка, а пару раз обычный конверт. Но всегдав нем содержалось одно послание: «Уважаемая Дарья Андреевна, буду на нашем свами месте…», а внизу четко, разборчиво Боровицкий приписывал день недели.Далее шла красивая подпись с длинным росчерком на конце. Все это былонеобычайно увлекательно, хотя Олеся и Максим всячески вышучивали Дашу.

– Мама заделалась бойскаутом, – на полном серьезерассказывала Олеся бабушке, матери Максима. – Она перевязывает лапы белками оставляет секретные послания в дуплах. Вот вчера купили палатку. Даже незнаю, куда она сейчас отправится – может быть, в горы?

Даша смеялась вместе с ними, но на следующее утро высматривалазаписку в дупле с тем же радостным ожиданием. И совсем хорошим день получался,если под сосной она видела знакомую фигуру в светлом костюме, а подходя ближе,улавливала слабый запах одеколона, давным-давно вышедшего из моды.

Радостное предвкушение встречи никогда не обманывало ее.Боровицкий был прекрасным собеседником и таким же хорошим слушателем. Эрудицияего была, казалось, неисчерпаема, и Даше доставляло огромное удовольствиепросто слушать, как он неторопливо рассуждает о чем-нибудь, время от времениповорачиваясь к ней и вопросительно заглядывая ей в глаза, словно пытаясьудостовериться, что она с ним согласна. Он был всегда элегантен и всегдагалантен. В его отношении к ней проскальзывало что-то покровительственное,словно именно она была старой женщиной, а он мужчиной средних лет. Про себяДаша прозвала его аббатом Фариа: частенько случалось так, что после бесед с нимей становилось понятным то, на что в течение долгого времени она не могла найтиответа. Петр Васильевич скупо рассказывал о себе, но у Даши сложилосьвпечатление, что у него есть дети и что его отношения с ними оставляют желатьлучшего. Впрочем, Боровицкий не вдавался в подробности, а она не расспрашивала.У них было много других тем для разговоров.

В последний понедельник августа Петр Васильевич,встретившись, предложил:

– Дарья Андреевна, а не хотите ли познакомиться с моимавторским материалом? Я имею в виду, разумеется, дом престарелых, о котором явам рассказывал. Мне было бы весьма любопытно узнать ваше мнение о некоторыхего обитателях.

– А меня туда пустят? – заколебалась Даша,представив себе ограду с колючей проволокой наверху и охранника с бетоннойфизиономией.

– Пустят, пустят, – успокоил ее Боровицкий. –На сей счет совершенно не беспокойтесь. Готовы ли вы сами к таким впечатлениям,вот в чем вопрос.

– Вот заодно и узнаем, – решительно сказала Даша,беря Петра Васильевича под руку и направляясь по дорожке в сторону реки. –Только куда мы Прошу денем?

– А пускай с нами ходит, – решилБоровицкий, – мы же не будем сегодня в корпус заходить, а так, побродим потерритории, получим первое впечатление от «Прибрежного». То есть вы получите –я-то уже и второе получил, и десятое.

Между высоких, качающихся на теплом ветру сосен они дошли доберега, где дорожка сворачивала направо. В двухстах метрах ниже по течению Дашас удивлением увидела голубое двухэтажное здание, очень аккуратное, за которымвиднелись такие же чистенькие пристройки. Никакой колючей проволоки ибетоннолицего охранника поблизости не наблюдалось – была обыкновенная ограда,терявшаяся где-то среди сосен. Когда они прошли ворота, в глаза Даше бросилисьпростые, но аккуратные клумбы, постриженные кустарники и чистые деревянныескамеечки через каждые пятнадцать шагов. Широкая заасфальтированная дорога велаот ворот ко входу в пансионат, а от нее разбегались в разные стороны, петляя иизвиваясь, дорожки поменьше. По ним прогуливались несколько стариков, двое илитрое сидели на скамеечках. Было тихо и пахло рекой.

– Петр Васильевич, как здесь хорошо! – изумленносказала Даша, оглядываясь по сторонам. – А в корпусе…

– И в корпусе так же, – понял ее вопросБоровицкий. – Я вам потом комнаты покажу, так вы наверняка некоторымпозавидуете. Я ведь вам, Дарья Андреевна, говорил – частный пансионат, частный.И обитатели здесь… несколько своеобычные.

Они свернули на одну из тропинок и пошли вдоль живойизгороди.

– Вот, полюбуйтесь, – размеренно говорил ПетрВасильевич, – на дальней скамеечке сидит Виктория Ильинична Окунева,бывшая балерина. Она, между прочим, терпеть не может собак, поэтому не мешалобы нам Прошу куда-нибудь пристроить, как вы полагаете? А я пока подойду ипоздороваюсь с нашей служительницей муз.

Оглядевшись, Даша заметила у ограды небольшую лужайку,закрытую с одной стороны пышным кустом хризантем. Она отвела пса на лужайку истрого-настрого приказала ему лежать и ждать ее. Проша вздохнул, но подчинился.Даша убедилась, что его закрывает тень от куста, и побежала догонять ПетраВасильевича.

Бывшая балерина, с которой он беседовал, оказалась невысокойсухонькой старушкой с поразительно красивой посадкой головы. Совершенно седыеволосы, расчесанные на прямой пробор и собранные сзади в пучок, тонкие губы,маленький прямой нос… Даша подумала, что Окунева в молодости была красавицей.Когда она поздоровалась, подойдя к скамейке, бывшая балерина тут же повернуласьк Даше с приятной улыбкой.