– Петр Васильевич сказал, что вам очень понравилисьнаши клумбы, – произнесла она чуть дребезжащим голосом. – Мне былотак приятно это слышать, ведь именно я предложила разбить их как раз здесь. Неправда ли, получилось очень мило?

Даша заверила Викторию Ильиничну, что получилосьзамечательно, и еще пять минут поддерживала светскую беседу о погоде исостоянии лесопарка. Когда они наконец отошли от скамейки на значительноерасстояние, Даша заметила:

– Какая приятная женщина. Она, наверное, раньше былаочень красивой?

– Не сказал бы, – возразил Боровицкий. – Явидел ее фотографии, где она снята совсем молодой: лицо самое непримечательное.А вот к старости в нем появилась некая значительность, которая, конечно, ейочень идет. Но черты лица правильные, этого не отнимешь. Между прочим, сияприятная женщина, выдающая себя за великую балерину, каковой она никогда небыла, здесь не по своей воле.

– А по чьей же?

– Ее отправил сюда сын, деловой человек, как говаривалираньше, а по-современному – бизнесмен. Виктория Ильинична, живя с ним,умудрилась расстроить два его брака, и, женившись в третий раз, несчастныйбизнесмен пристроил госпожу Окуневу сюда, поскольку поселиться отдельно нашабалерина не захотела.

– Не может быть, – не поверила Даша. – Так небывает.

– Бывает, бывает. Между прочим, Виктория Ильиничнапоступила весьма разумно. Ведь сын так или иначе от нее все равно бы избавился,но здесь она получила замечательную возможность совершенствовать талант актрисы– каждому из своих знакомых она рассказывает, как родной сын запихнул ее в домпрестарелых. Причем в красках описывает свои нравственные и физические мучения.Узнав о цели моих визитов, она попыталась сделать меня своим биографом, но непреуспела и теперь на дух меня не переносит.

– А ведь вы ее тоже не любите, – догадалась Даша.

– Не люблю, – согласился Боровицкий. –Точнее, отношусь к ней без сочувствия. В отличие от следующей дамы.

Навстречу им по тропинке двигалась, переваливаясь, тучнаяженщина в спортивном костюме. Ее оплывшее лицо напомнило Даше индюка Савелия,которого бабушка держала одно время у себя в деревне, но который быстро былприрезан за злобный и совершенно неуравновешенный характер. «Не повезло, –говорила бабушка, – попался псих индюшачий, вот и возись с ним теперь.Кричит, бросается, а зачем бросается – непонятно». Судя по тому, что женщинавыкрикивала на ходу что-то угрожающее, она как раз представляла собойразновидность индюшачьего психа.

– Что случилось, уважаемая Ирина Федотовна? –издали крикнул Боровицкий и шепотом добавил: – Прошу вас, Дарья Андреевна, нераздражайте ее.

Женщина доковыляла до них, уставилась на Петра Васильевичамаленькими заплывшими глазками и визгливо переспросила:

– Что случилось? Я вам скажу, что случилось!Они, – толстуха неопределенно махнула рукой в сторону пансионата, –книжек мне привезли!

– Это вас расстроило? – деликатно осведомилсяБоровицкий с искренним сочувствием в голосе.

– Сколько раз я тебе говорила, старый дундук, чтобы тыко мне на «ты» обращался, а?! – внезапно крикнула Ирина Федотовна, и Дашестало не по себе. – Нечего мне «выкать», словно я вошь балетная!

– Моль, – поправил ее Боровицкий. – Обычноговорят не вошь, а моль.

– Поучи меня еще! – так же визгливо огрызнуласьстаруха. – Книжек, говорю, мне привезли, а?! Совсем совесть потеряли! Нистыда нет, ни чести! А ты что подслушиваешь? – набросилась она намолчавшую Дашу, так что та вздрогнула. – А ну, иди отсюда! Все вы заодно!

– Мы уже уходим, – спокойно пообещал Боровицкий и,взяв Дашу под локоть, повел к следующей свободной скамеечке, пока толстая ИринаФедотовна что-то кричала им вслед. Наконец она успокоилась и поковыляла дальше,а Даша перевела дух и вопросительно уставилась на старика.

– И вот ей вы сочувствуете? – поинтересоваласьона, когда крики смолкли в отдалении. – Чем же она вам нравится?

– Ну, «нравиться» и «сочувствовать» все-таки разныевещи, – покосился на нее Боровицкий. – А интересна она мне вот чем.Когда-то, давным-давно, она усыновила одного за другим троих детей. При том,заметьте себе, Дарья Андреевна, что у нее был свой родной ребенок, которого онаочень любила. И стало у нее детей четверо. Но надо же было такому случиться,что родной ее сын подростком погиб – утонул в море. Осталась она одна с тремяприемными детьми.

– А муж? – спросила Даша.

– А муж от нее еще раньше ушел, насколько я помню. Толи другую жену себе нашел, то ли просто жизни такой не выдержал… В общем, детейона вырастила, каждому дала весьма неплохое образование и, можно сказать, всюжизнь свою положила на приемышей. Но к старости, как вы видели, сделаласьсовершенно невозможным человеком. Жить с ней вместе ни один из детей не может,одна она тоже существовать не в состоянии, потому что больна и стара. Сиделкидольше месяца с ней не выдерживали – дама бывает весьма агрессивной, не то, чтосейчас.

Даша вспомнила про «сейчас» и представила себе ИринуФедотовну в «весьма агрессивном» настроении.

– Что вы ежитесь, голубушка? – заботливо спросилБоровицкий. – Замерзли?

– Нет-нет, – помотала головой Даша. – Япросто так.

– Ну так вот… Собственно, дети ее решили, что другоговарианта нет, и отдали мамочку в «Прибрежный». И теперь Ирина Федотовна ихненавидит, потому что она ради них отказалась от всего, а они на старости летей отплатили злом. А дети ее ненавидят, потому что при каждом их визите онанапоминает, что они неблагодарные детдомовские свиньи, и пусть бы лучше онитысячу раз утонули в море, а ее родной мальчик остался жив. От всех подарков,что дети ей привозят, она оскорбляется, потому что ждет от них совершеннодругого. И они стараются уехать по возможности быстрее, так как выносить еедолго, уверяю вас, совершенно невозможно.

– Я могу их понять, – тихо сказала Даша. – Иее тоже.

– Так вот это и есть самое печальное, – грустнопроизнес Боровицкий, поднимаясь со скамейки и протягивая ей руку. – Чтовсех можно понять. Всех можно понять…

Главный врач пансионата стоял у раскрытого окна и смотрел настранную пару, идущую по дорожке в сторону пруда, – высокого элегантногоседого старика с белыми усами и молодую женщину, тоже худую и светловолосую. Ихлегко было принять за отца и дочь, но главный врач знал, что никакой дочери уБоровицкого нет. Интересно, кто же она такая? И доктор точно знал, чтоинтересно не ему одному.

Другой человек тоже смотрел на женщину и старика,прислушиваясь к своим внутренним голосам. «Ты понимаешь, что нужно сделать этокак можно скорее?» – спрашивал один голос. «Понимаю, понимаю», –соглашался второй. «Потом может быть слишком поздно, и даже, может быть, поздноуже сейчас, иначе зачем бы они пришли вместе?» – настаивал первый голос. «Ты небеспокойся, – мягко говорил второй, – мы все успеем».