– Вот и все дела! Это я называю «ставитьна место» и «подкручивать гайки». Пока печать цела и чемодан закрыт, спризраками у тебя не будет никаких хлопот. Порой ты можешь даже позволять импроветриться, чтобы они не зачахли от тоски. Большого вреда я в этом невижу, – сказал академик.

Неожиданно его золотой сфинкс насторожил уши инегромко зарычал. В коридоре послышались торопливые шаги, и в кабинет,спотыкаясь, вбежала Зубодериха. Она была маленькая, кругленькая, молодая, счелкой на глазах, как у пони. У белых магов она преподавала снятие сглаза, а утемных – его наложение. Обожала читать заумные стихи и нюхать цветочки. Правда,это не мешало ей в учебных целях насылать на учеников сильные порчи, так чтоони иногда по полчаса с резью в животе катались по полу, пытаясь вспомнитьотменяющее заклинание.

– Это было ваше домашнее задание! Вследующий раз будете ответственнее относиться к урокам! – говорила в такихслучаях Зубодериха, задумчиво крутя в пальцах василек или ромашку.

Теперь же преподавательница по снятию сглазавела себя так, будто была вне себя от ужаса.

– Академик! – крикнула она,задыхаясь. – Скорее!.. Исчезающий Этаж… он опять появился… Я только чтоподнималась по лестнице и видела, как туда скользнула чья-то тень, а потом… Этопросто кошмар! Я едва жива!

Таня была поражена. До этого она моглапоклясться, что преподавательницу по снятию сглаза совсем не просто напугать.Однажды во время урока Безглазый Ужас – самый жуткий призрак во всем Тибидохсе– подкрался к ней и с жутким воплем кинулся на нее сзади. Скорее всего Ужасрассчитывал, что она завизжит и опозорится перед всем классом, да только не нату напал. Слегка обернувшись, Зубодериха защитным заклинанием впечатала его встену и как ни в чем не бывало продолжала объяснять тему. После этого случаяребята дали ей прозвище Великая Зуби, о котором она сама знала и которымгордилась.

Однако теперь Великую Зуби сложно было узнать.Неужели это она, едва живая от страха, висла у Сарданапала на рукаве?

– Академик, сделайте же что-нибудь!Умоляю! – восклицала она, то и дело испуганно оглядываясь. – Почемувы молчите? Вы же знаете, что раз Этаж появился, то… Надо немедленно что-тоделать! По лестнице ведь может кто-то пойти, и тогда… Правда, я встретилаПоклепа, но если он не успеет…

– Тихо, Зуби! Потом поговорим! Мы неодни! – резко одернул ее Сарданапал, кивнув на Таню.

Спохватившись, Зубодериха зажала себе ротладонью.

– Тебе пора идти!.. – академикповернулся к Тане. – Передай, что завтра после обеда все должны быть вЗале Двух Стихий. Абсолютно все! Да, и чемодан захвати!

С любопытством покосившись на Зубодериху, Таняпопрощалась и вышла. На секунду у нее мелькнула мысль слегка подзадержаться удверей, но следом за ней из кабинета выскользнул золотой сфинкс и встал настраже. Академик Сарданапал умел охранять свои секреты.

– Не очень-то и хотелось! – хмыкнулаТаня и пошла к себе. – Два месяца… Два месяца с дядей Германом, Пипой итетей Нинелью, когда здесь начинается самое интересное! Взвыть можно! Уж лучшеЧума-дель-Торт, чем дядя Герман! – ворчала она, пиная перед собой чемоданс привидениями.

Она уже подходила к Главной Лестнице, когданавстречу ей выскочил Поклеп Поклепыч. Теперь завуч был без рыбины, зато доглаз заляпан тиной. Похоже, его свидание опять завершилось неудачно.

Заметив Таню, завуч решительно преградил ейдорогу. Его маленькие бесцветные глазки, собранные над переносицей в кучку,впились девочке в лоб. Как бывало и прежде, Тане почудилось, что внутри у неевсе замерзает. Так действовал этот страшный властный взгляд.

– Ты куда идешь? – рявкнулПоклеп. – А ну назад! По Главной Лестнице нельзя ходить!

– Почему нельзя? Всегда же быломожно! – удивилась Таня.

– Не твое дело почему нельзя! С этойминуты я закрываю эту Лестницу! Навсегда! – крикнул Поклеп Поклепыч и,отвернувшись, торопливо стал накладывать защитные заклинания.

Красные искры слетали с его кольца вперемежкус зелеными. Когда нужно было поставить защиту, завуч Тибидохса всегда охотноприбегал к черной магии.

А по коридору к ним уже топали циклопы.Мгновение – и они уже замерли по обеим сторонам от входа.

– Стоять здесь и никого непускать! – велел им Поклеп. – А ты, Гроттер, иди! Здесь нельзястоять!

«Наверняка это тоже связано с ИсчезающимЭтажом… Ну разве это честно, что от нас все скрывают?» – с грустью подумалаТаня.

Во всей Москве не было семейства зануднее,склочнее и невыносимее, чем семейство Дурневых. Состояло оно из дяди Германа,тети Нинели и их дочки Пипы (сокращенно от Пенелопы). Даже не верилось, чтоДурневы состояли в родстве с Гроттерами. Правда, родство это было дальним: дядяГерман приходился троюродным племянником бабушки Леопольда Гроттера, отца Тани.

Других родственников среди лопухоидов уГроттеров не было. Именно по этой причине, когда Танины родители погибли всхватке с Чумой-дель-Торт, Сарданапал и Медузия подкинули годовалую девочкудяде Герману, положив ее ему на порог в футляре от контрабаса.

С этим футляром из драконьей кожи Таня истояла теперь у дверей квартиры Дурневых. Только сейчас в футляре у нее лежаллетающий контрабас, а в левой руке она держала сверток с Черными Шторами,перевязанный особым, обуздывающим магию шнурком. Пока шнурок был цел, Шторыбыли не в состоянии выкинуть ни один из своих фокусов.

Рядом с Таниной ногой стоял чемодан, в которомвполголоса переругивались привидения. Дама донимала поручика рассказами о своихболячках, которых было у нее больше, чем значилось в медицинской энциклопедии.Во всяком случае, за те долгие часы, что Таня летела над океаном, сжимаяколенями лакированные бока контрабаса, Дама успела перечислить только те своинедуги, которые начинались на букву «а».

Тане это чем-то напомнило дядю Германа с егочудовищной мнительностью. Стоило Дурневу случайно чихнуть, как он немедленноехал консультироваться к своему доктору. Если же к чиху добавлялся еще инасморк, дядя Герман ложился на кровать, скрещивал на груди ручки и принималсямногословно прощаться с тетей Нинелью и Пипой.

«Два месяца! Я должна прожить тут целых двамесяца!» – повторяла Таня, с тоской глядя на дверь и не решаясь нажать накнопку звонка.

– Тише! Я сейчас буду звонить! –сказала она разошедшимся призракам.

– Ухти-пухти, как страшно! Я уже в обмороке! –хохоча, завопил поручик Ржевский.