А между тем степь уже давно приняла их всех в свои зеленыеобъятия, и высокая трава, обступивши, скрыла их, и только козачьи черные шапкиодни мелькали между ее колосьями.

– Э, э, э! что же это вы, хлопцы, так притихли? – сказалнаконец Бульба, очнувшись от своей задумчивости. – Как будто какие-нибудьчернецы! Ну, разом все думки к нечистому! Берите в зубы люльки, да закурим, дапришпорим коней, да полетим так, чтобы и птица не угналась за нами!

И козаки, принагнувшись к коням, пропали в траве. Уже ичерных шапок нельзя было видеть; одна только струя сжимаемой травы показываласлед их быстрого бега.

Солнце выглянуло давно на расчищенном небе и живительным,теплотворным светом своим облило степь. Все, что смутно и сонно было на душе укозаков, вмиг слетело; сердца их встрепенулись, как птицы.

Степь чем далее, тем становилась прекраснее. Тогда весь юг,все то пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию, до самого Черногоморя, было зеленою, девственною пустынею. Никогда плуг не проходил понеизмеримым волнам диких растений. Одни только кони, скрывавшиеся в них, как влесу, вытоптывали их. Ничего в природе не могло быть лучше. Вся поверхностьземли представлялася зелено-золотым океаном, по которому брызнули миллионыразных цветов. Сквозь тонкие, высокие стебли травы сквозили голубые, синие илиловые волошки; желтый дрок выскакивал вверх своею пирамидальною верхушкою;белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности; занесенный богзнает откуда колос пшеницы наливался в гуще. Под тонкими их корнями шныряликуропатки, вытянув свои шеи. Воздух был наполнен тысячью разных птичьихсвистов. В небе неподвижно стояли ястребы, распластав свои крылья и неподвижноустремив глаза свои в траву. Крик двигавшейся в стороне тучи диких гусейотдавался бог весть в каком дальнем озере. Из травы подымалась мерными взмахамичайка и роскошно купалась в синих волнах воздуха. Вон она пропала в вышине итолько мелькает одною черною точкою. Вон она перевернулась крылами и блеснулаперед солнцем… Черт вас возьми, степи, как вы хороши!..

Наши путешественники останавливались только на несколькоминут для обеда, причем ехавший с ними отряд из десяти козаков слезал слошадей, отвязывал деревянные баклажки с горелкою и тыквы, употребляемые вместососудов. Ели только хлеб с салом или коржи, пили только по одной чарке,единственно для подкрепления, потому что Тарас Бульба не позволял никогданапиваться в дороге, и продолжали путь до вечера. Вечером вся степь совершеннопеременялась. Все пестрое пространство ее охватывалось последним яркимотблеском солнца и постепенно темнело, так что видно было, как тень перебегалапо нем, и она становилась темно-зеленою; испарения подымались гуще, каждыйцветок, каждая травка испускала амбру, и вся степь курилась благовонием. Понебу, изголуба-темному, как будто исполинскою кистью наляпаны были широкиеполосы из розового золота; изредка белели клоками легкие и прозрачные облака, исамый свежий, обольстительный, как морские волны, ветерок едва колыхался поверхушкам травы и чуть дотрогивался до щек. Вся музыка, звучавшая днем, утихалаи сменялась другою. Пестрые суслики выпалзывали из нор своих, становились назадние лапки и оглашали степь свистом. Трещание кузнечиков становилось слышнее.Иногда слышался из какого-нибудь уединенного озера крик лебедя и, как серебро,отдавался в воздухе. Путешественники, остановившись среди полей, избиралиночлег, раскладывали огонь и ставили на него котел, в котором варили себекулиш;[14] пар отделялся и косвенно дымился на воздухе. Поужинав, козакиложились спать, пустивши по траве спутанных коней своих. Они раскидывались насвитках. На них прямо глядели ночные звезды. Они слышали своим ухом весьбесчисленный мир насекомых, наполнявших траву, весь их треск, свист,стрекотанье, – все это звучно раздавалось среди ночи, очищалось в свежемвоздухе и убаюкивало дремлющий слух. Если же кто-нибудь из них подымался ивставал на время, то ему представлялась степь усеянною блестящими искрамисветящихся червей. Иногда ночное небо в разных местах освещалось дальнимзаревом от выжигаемого по лугам и рекам сухого тростника, и темная вереницалебедей, летевших на север, вдруг освещалась серебряно-розовым светом, и тогдаказалось, что красные платки летали по темному небу.

Путешественники ехали без всяких приключений. Нигде непопадались им деревья, все та же бесконечная, вольная, прекрасная степь. Повременам только в стороне синели верхушки отдаленного леса, тянувшегося поберегам Днепра. Один только раз Тарас указал сыновьям на маленькую, черневшую вдальней траве точку, сказавши: «Смотрите, детки, вон скачет татарин!» Маленькаяголовка с усами уставила издали прямо на них узенькие глаза свои, понюхалавоздух, как гончая собака, и, как серна, пропала, увидевши, что козаков былотринадцать человек. «А ну, дети, попробуйте догнать татарина!.. И не пробуйте –вовеки не поймаете: у него конь быстрее моего Черта». Однако ж Бульба взялпредосторожность, опасаясь где-нибудь скрывшейся засады. Они прискакали кнебольшой речке, называвшейся Татаркою, впадающей в Днепр, кинулись в воду сконями своими и долго плыли по ней, чтобы скрыть след свой, и тогда уже,выбравшись на берег, они продолжали далее путь.

Чрез три дни после этого они были уже недалеко от места,бывшего предметом их поездки. В воздухе вдруг захолодело; они почувствовалиблизость Днепра. Вот он сверкает вдали и темною полосою отделился от горизонта.Он веял холодными волнами и расстилался ближе, ближе и, наконец, обхватилполовину всей поверхности земли. Это было то место Днепра, где он, дотолеспертый порогами, брал наконец свое и шумел, как море, разлившись по воле; гдеброшенные в средину его острова вытесняли его еще далее из берегов и волны егостлались широко по земле, не встречая ни утесов, ни возвышений. Козаки сошли сконей своих, взошли на паром и чрез три часа плавания были уже у береговострова Хортицы, где была тогда Сечь, так часто переменявшая свое жилище.

Куча народу бранилась на берегу с перевозчиками. Козакиоправили коней. Тарас приосанился, стянул на себе покрепче пояс и гордо провелрукою по усам. Молодые сыны его тоже осмотрели себя с ног до головы с каким-тострахом и неопределенным удовольствием, – и все вместе въехали в предместье,находившееся за полверсты от Сечи. При въезде их оглушили пятьдесят кузнецкихмолотов, ударявших в двадцати пяти кузницах, покрытых дерном и вырытых в земле.Сильные кожевники сидели под навесом крылец на улице и мяли своими дюжимируками бычачьи кожи. Крамари под ятками[15] сидели с кучами кремней, огнивами ипорохом. Армянин развесил дорогие платки. Татарин ворочал на рожнах бараньикатки[16] с тестом. Жид, выставив вперед свою голову, цедил из бочки горелку.Но первый, кто попался им навстречу, это был запорожец, спавший на самойсредине дороги, раскинув руки и ноги. Тарас Бульба не мог не остановиться и неполюбоваться на него.