– Д-да, верно. А фамилия?

– Джонс.

– Виктория Джонс, – повторил Эдвард, как бы пробуя на язык.И покачал головой: – Не сочетается.

– Правильно, – горячо подхватила Виктория. – Если бы,например, я была Дженни, получилось бы хорошо: Дженни Джонс. А для Викториифамилия нужна пошикарнее. Скажем, Виктория Сэквилл-Уэст. В таком роде. Чтобыподольше во рту подержать.

– Можно подставить что-нибудь перед «Джонс», – с пониманиемпосоветовал Эдвард.

– Бедфорд-Джонс.

– Кэрисбрук-Джонс.

– Сент-Клер-Джонс.

– Лонсдейл-Джонс.

Но тут этой приятной игре пришел конец, потому что Эдвардвзглянул на часы и ужаснулся:

– Черт!.. Я должен мчаться к хозяину, чтоб ему!.. А ты?

– Я безработная. Меня сегодня утром уволили.

– Вот тебе раз. Очень жаль! – искренне огорчился Эдвард.

– Можешь меня не жалеть, я, например, нисколько не жалею.Во-первых, я запросто устроюсь на другую работу. А во-вторых, это вышло оченьзабавно.

И Виктория, еще дольше задержав опаздывавшего Эдварда, сблеском воспроизвела перед ним всю давешнюю сцену, включая свою пародию намиссис Гринхольц, чем привела его в полнейший восторг.

– Ну, Виктория, ты просто чудо, – сказал он. – Тебе бы втеатре выступать.

Виктория приняла заслуженную похвалу с улыбкой и напомнилаЭдварду, что ему надо бежать со всех ног, иначе он тоже окажется без работы.

– Точно. А мне-то устроиться снова будет потруднее, чемтебе. Хорошо тому, кто стенографирует и печатает на машинке, – с завистьюзаключил Эдвард.

– Ну, честно сказать, я стенографирую и печатаю довольноневажно, – призналась Виктория. – Но сейчас даже самая никудышная машинисткалегко найдет работу – на худой конец в сфере образования или общественногопризрения, они там много платить не могут, вот и нанимают таких, как я. Мнебольше нравится работа научная. Разные там ученые термины и фамилии, они такиезаковыристые, их все равно никто не знает, как правильно писать, поэтому не такстыдно, если сделаешь ошибку. А ты где работаешь? Ты демобилизованный? Изавиации, да?

– Угадала.

– Военный летчик?

– Опять угадала. О нас, конечно, заботятся, работуподыскивают, и всякое такое, да только мы ведь не очень башковитая публика, насне за то в пилоты зачисляли, верно? Определили меня в учреждение, а тамбумажки, цифирь разная, ну, я и не выдержал, запросил пардону. Бестолковоекакое-то занятие. Но все равно неприятно сознавать, что ты плохой работник.

Виктория понимающе кивнула. А Эдвард с горечью продолжал:

– Вот и остался не у дел. Выпал из обоймы. На войне-тохорошо было, там знаешь, чего от тебя требует солдатский долг, – я, например,медаль «За доблесть в авиации» заработал, – а вот теперь… похоже, надо ставитьна себе крест.

– Но должно же быть что-то…

Виктория не договорила. У нее не нашлось слов, чтобывыразить горячее убеждение в том, что талантам, которые увенчаны медалью «Задоблесть в авиации», должно найтись применение и в мирном 1950 году.

– Сильно мне это поджилки подрезало, что вот я ни на что негожусь, – со вздохом сказал Эдвард. – Ну, мне все-таки пора. Послушай… можно я…ты не будешь считать меня последним нахалом, если я…

Виктория, замирая и краснея, посмотрела на него в смятении,а он меж тем извлек на свет миниатюрный фотоаппарат.

– Я бы очень хотел снять тебя на память. Понимаешь, я завтраулетаю в Багдад.

– В Багдад! – разочарованно пискнула Виктория.

– Да. Теперь уж и сам не рад. А еще сегодня утром был наседьмом небе. Я для того и поступил на эту работу, чтобы уехать из страны.

– А что за работа?

– Да жуть какая-то. Культура – поэзия там разная, в такомдухе. Под началом некоего доктора Ратбоуна. У него после фамилии еще хвостомбуквы идут, целая строчка всяких званий, и пенсне на носу. Работает надподъемом духовности и насаждает ее по всему миру. Открывает книжные магазины накраю света, за этим и в Багдад летим. Всегда в продаже переводы Шекспира[14] иМильтона[15] на арабский, курдский, персидский, армянский и прочие языки.Глупо, по-моему, ведь этим же вроде занимается за границей Британский совет.[16]Но вот так. И мне работка досталась, так что я не в претензии.

– А какие у тебя обязанности? – спросила Виктория.

– Да так, в сущности я просто у старика на подхвате, сумкуношу да подлаиваю. Покупка билетов, заказ мест в гостинице, заполнение бланков,присмотр за упаковкой поэтических хрестоматий, вообще беготня туда-сюда. Потом,когда мы прибудем на место, я должен брататься с разной публикой – молодежноедвижение, знаешь? – нации и народы, объединяйтесь в борьбе за всеобщуюдуховность! – В голос Эдварда закрались тоскливые нотки. – Гадость, если честносказать, правда?

Виктория ничего не смогла на это возразить.

– Ну, и вот, – сказал Эдвард, – ты… это… если только можно…я щелкну тебя? Один снимок в профиль, и еще один… смотри прямо на меня… Чудно.

Фотоаппарат дважды цвиркнул. Виктория слегка разомлела отсамодовольства, как это свойственно молодым представительницам прекрасногопола, когда они видят, что произвели впечатление на симпатичного мужчину.

– Досадно, что я должен теперь уезжать, когда познакомился стобой, – вздохнул Эдвард. – Я даже думаю, может, отказаться? Но, наверно,сейчас уже нельзя, в последнюю минуту, когда все эти чертовы анкеты заполнены,визы получены… Нехорошо. Так не делают, верно?

– Еще, глядишь, и работа окажется не такая уж плохая, –утешила его Виктория.

– Кто ее знает, – с сомнением ответил Эдвард. – И чтостранно, скажу я тебе, у меня такое чувство, что там вроде бы не все ладно.