– Он, он стоял, мы видели! – послышались голоса изтолпы.

– Скажи, зачем ты это сделал? – снова задал вопросКорзун. – Зачем ты написал этот плакат?

– Не писал я…

– Но ты его показывал?

– Ну… отпустите…

Он сделал безуспешную попытку вырваться и тут же получилподзатыльник от одного из державших его мужчин.

– Зачем ты показывал плакат?

– Попросили…

– Кто тебя попросил?

Тридцать секунд. Двадцать девять. Двадцать восемь. Татьяневдруг захотелось, чтобы стрелка остановилась. В ней проснулся профессионал.

Уникальная ситуация, ведущий был прав. Уникальность состоялав том, что человек, пойманный за руку на месте проступка, вынужден даватьпоказания перед огромной толпой и перед телекамерами, на всю страну. Окажет лиэто какое-то действие на механизм вранья? Станет ли он упираться и «гнатьпорожняк» до конечной станции, придумывая самое невероятное объяснение своимпоступкам, подстегиваемый внезапно свалившейся на него всенародной известностью,или, наоборот, мгновенно сломается и скажет правду?

Двадцать пять секунд.

– Кто тебя попросил поднять этот плакат? Кто тебе егодал? – повторил вопрос Корзун.

– Баба одна. Тетка в смысле…

– Кто она такая?

– А я знаю? Отпустите… Она денег дала, сказала, покажиплакат, а то мне неудобно, я болею, мне в толпу не пробраться.

Десять секунд.

– Дорогие телезрители, время нашего эфира подходит кконцу, но мы обязательно расскажем вам, чем закончилась эта история. Нашаследующая встреча в субботу, двадцать четвертого октября, смотрите нас в это жевремя.

Всего вам доброго.

Большой экран погас, на мониторах снова показалась заставка.Зрители в студии сидели как пришитые, никто не встал. Только ассистентыподскочили к столу на подиуме и сняли с Насти и Татьяны микрофоны.

– Это что, розыгрыш? – спросила ТатьянаМалахова. – Подставка?

– Да бог с вами! – возмутился ведущий. – Комубы в голову пришло разыграть такую идиотскую шутку?

– Значит, парень настоящий? – уточнилаНастя. – И плакат тоже?

– Клянусь вам, Анастасия Павловна, Татьяна Григорьевна,это непредвиденная случайность. Вы же понимаете, телемост, проспект, там,конечно, есть охрана, но за всем ведь не углядишь…

– У вас есть связь с Корзуном?

– Есть. Что ему сказать?

– Пусть найдет хоть каких-нибудь милиционеров. И пустьобъяснит им ситуацию и попросит помощи. Парня надо доставить сюда. Немедленно.Вы меня поняли, Олег?

Голос у Татьяны стал жестким, она злилась, потому что немогла простить себе своего внезапного одуряющего страха.

– Да, я понял, Татьяна Григорьевна, сейчас я свяжусь сним.

Малахов отбежал в сторону, Татьяна с Настей осталисьнаедине. На них никто не обращал внимания, зрители потихоньку выходили изстудии, бросая на героинь передачи взгляды не то сочувственные, не тонасмешливые. «Они увидели, как я испугалась, – подумала Татьяна. –Они все поняли. Тоже мне, женщина необычной профессии! Стыдоба. Ну и черт сними».

– Ты как? – спросила она у Насти.

– С трудом. – Настя попыталась улыбнуться, но губыне слушались ее.

– Испугалась?

– Ну неужели! До смерти.

– Я тоже, – призналась Татьяна. – Вот мразьмалолетняя! Как ты думаешь, он врет насчет женщины?

– Не знаю… Дурной он для такой выходки. Ее ведьпридумать надо. И текст…

– А что текст?

– Ни одной ошибки. Сегодня среди подростков днем согнем не найдешь такого, который пишет без ошибок. И орфография в порядке, изапятые на месте. И почерк, Таня. Это не его почерк…

Татьяна согласно кивнула. Плакат был написан от руки чернымфломастером на большом куске картона, оторванном от упаковочного ящика…Прыщавый, сопливый пацан, дрожащий от возбуждения и восторга перед собственнойнаглостью, вряд ли смог бы так аккуратно и четко вывести все буквы.

Малахов вскоре вернулся, лицо его было озабоченным.

– Я связался с Корзуном, из ближайшего отделениямилиции люди уже приехали.

– Оперативно, – усмехнулась Татьяна. – Хотьздесь повезло.

– Они, оказывается, передачу смотрели в дежурке, –пояснил ведущий, – поэтому, как только заварушка началась, сразу помчалисьна место. Мальчишку привезут сюда, я сослался на вас, Татьяна Григорьевна,сказал, что вы просили.

– А они что, сопротивлялись?

– Они хотели его к себе в отделение доставить.

– Это они правильно хотели, по закону так и должнобыть. Мальчишку в отделение, а мы с Анастасией Павловной – к ним в гости. А ненаоборот.

– Да-да, они тоже так говорили, но я сказал, что еслимальчишка будет отпираться, то здесь, в «Останкино», мы сможем показать запись,на пленке видно, что это именно он держал плакат.

– А что, действительно видно? – удивиласьНастя. – Я, честно говоря, лица не видела, видела только руки и кусоккартона.

– Да я тоже не видел, – рассмеялся Малахов, –но сказать-то можно.

– Вы сообразительный, – скупо похвалила егоТатьяна. – У вас есть помещение, где мы с Анастасией Павловной сможемподождать, пока привезут пацана, а потом побеседовать с ним?

– Найдем, – пообещал Малахов. – Пойдемте сомной.

Через пятнадцать минут они нашли такое помещение. Татьянауселась в кресло и вытянула ноги, Настя примостилась у стола и пододвинула ксебе пепельницу. Пальцы, державшие сигарету, подрагивали, и, глядя на них,Татьяна снова вспомнила свой страх.

– Никогда не думала, что меня так легко вывести изравновесия, – задумчиво сказала она. – Раньше я такой не была. Старею,наверное.

– Да нет, – мягко возразила Настя, – простоты стала более уязвимой.

Раньше у тебя не было ребенка, и ты могла позволить себероскошь не бояться никого и ничего. А теперь ты должна бояться и за него, и засебя, потому что ребенок не должен расти без матери.

– Если ты права, то мне надо уходить с работы. Непредполагала я, что материнство сделает меня профессиональнонепригодной, – с горькой усмешкой проговорила Татьяна.

– Не говори глупости, Таня. Ты прекрасный следователь,ты только вспомни, каких акул ты в угол загоняла, у тебя голова светлая, мозгичетко работают, ты упорная, дотошная, ты…

– Я слабая. Я больше не гожусь для этой работы. Хорошо,что я поняла это сегодня, пока еще ничего страшного не случилось. Всегда лучшеуйти вовремя.