еще раз трезво оценить обстановку. То, что его ищут, в сущности, не так уж страшно: если подумать, наверняка окажется, что половину своей сознательной жизни он провел, то пытаясь кого-то разыскать, то прячась от тех, кто искал его самого. То и дело эти два процесса протекали одновременно, нисколько не мешая друг другу; более того, сплошь и рядом Глебу Сиверову приходилось искать тех, кто, в свою очередь, изо всех сил искал его. Эта игра в прятки была для него делом привычным и не слишком обременительным, а уныние, которое он испытывал в данный момент, являлось скорее всего следствием самого обыкновенного голода и не менее обыкновенной жажды.

Он хмыкнул, не открывая глаз. Умирать от голода и жажды на хлебосольной Украине, имея при себе самой различной валюты, от местных гривен до евро, на сумму эквивалентную примерно пяти тысячам долларов, было, ей-богу, смешно. Пробираясь на этот пустырь, он видел еще закрытый рынок и три или четыре продуктовых магазина. Однако в этом дурацком комбинезоне с броскими надписями «Спецтранс» на груди и через всю спину он был так же заметен, как Каин со своей пресловутой печатью. Учитывая обстоятельства, которые его сюда привели, Глеб мог твердо рассчитывать, что, появившись в таком виде на людях, будет арестован в течение получаса.

Конечно, в отличие от библейского персонажа, он мог избавиться от своего клейма – то бишь от комбинезона. Глеб представил, как будет смотреться на городской улице в трусах и майке, перекрещенной ремнями наплечной кобуры, с набитым валютой бумажником в руке (карманов-то нету!), и снова хмыкнул. Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно…

На самом-то деле все было не так уж фатально. В конце-то концов, в свое время кое-кто приложил немало усилий к тому, чтобы научить агента по кличке Слепой выходить из таких вот ситуаций не задумываясь, на одних лишь рефлексах. И сейчас ему ничего не стоило тихо убраться с территории братской Украины, сохранив в целости и сохранности свою драгоценную шкуру.

Но была одна мелочь, мешавшая ему поступить подобным образом. Мелочь эта представляла собой грузовой автомобильный тягач прославленной марки «мерседес», белого цвета, с большегрузным герметичным полуприцепом, оборудованным установкой для поддержания микроклимата. Если бы упомянутое транспортное средство разбилось вдребезги, или сгорело, или было приведено в окончательную негодность каким-то иным способом, Глеб с чистой совестью мог бы считать задание проваленным и с повинной головой отправляться восвояси. Но, насколько он мог судить, «мерседес» пострадал при падении в кювет не слишком сильно, разве что чуть помялся. Без сомнения, он остался на ходу; без сомнения, его уже подняли из кювета и отогнали, скорее всего в Чернигов. Обвинить Всеволода Витальевича не в чем; подержав немного, его отпустят, и этот болван продолжит путь к побережью – один, без оружия, пребывая в полной уверенности, что все его неприятности остались в прошлом вместе с чокнутым напарником Федей. И поедет он не просто так, налегке, а с ценным грузом за плечами – тем самым, который может стать причиной грандиозного международного скандала. Можно было только гадать, как именно все произойдет, но в одном Глеб был твердо уверен: живым до Италии Всеволод Витальевич не доберется, вместо него на берег в Пьомбино вместе с «мерседесом» спустится некто с большим трудом изъясняющийся по-русски и имеющий свои собственные планы по поводу предстоящей выставки русской живописи. Ну, итальянцам-то все равно, с трудом он будет объясняться или без оного; пройдет еще час-другой, и им станет вообще не до лингвистики…

Словом, задание нужно было выполнять. А возникшие по ходу сложности были исключительно его проблемой.

Глеб перевернулся на живот, подтянулся на локтях и выглянул из-под куста. За пустырем, через дорогу, тянулась окраинная улица – был виден самый ее конец, за которым начинались бескрайние огороды, утыканные покосившимися дощатыми сарайчиками для инвентаря. Прямо напротив Глеба стоял обнесенный высоченным кирпичным забором особняк с тарелкой спутниковой антенны на крытой новенькой оцинкованной жестью крыше. Правее сквозь густую зелень основательно запущенного сада виднелась беленькая украинская мазанка – подернутая зеленым мхом крыша, бугристые глинобитные стены, подслеповатые окошки, закрытые облезлыми голубыми ставнями, и, конечно же, виноградные лозы – старые, разросшиеся, уже начавшие дичать. Глеб наблюдал за этим домом с пяти часов утра, но ни в одном из окон так и не зажегся свет, и на низеньком, увитом виноградом крылечке никто не появился.

На следующем участке из бурьяна торчала полуразвалившаяся, закопченная печная труба – все, что осталось от давным-давно сгоревшего дома, а дальше улица обрывалась. Местечко было глухое – как раз такое, какое требовалось в данный момент, чтобы отлежаться и собраться с мыслями.

Ворота в кирпичном заборе распахнулись, оттуда выкатился потрепанный красный джип. Его хозяин, лысый толстяк в просторных, до колена, шортах защитного цвета, вышел из машины, закрыл ворота, сел за руль и укатил.

Древняя «семерка» грязно-зеленого цвета по-прежнему стояла напротив сгоревшего дома, наполовину заслоненная от Глеба какими-то кустами. Она напоминала умирающую от старости, незаслуженно наказанную собаку. Слепому доводилось бывать на автомобильных свалках, и там ему случалось видеть автомобили поновее. Однако даже отсюда, из-под сирени, он видел, что «семерка» не брошена хозяевами много месяцев назад догнивать на пустыре, а стоит здесь сравнительно недавно. Примятая колесами трава еще не успела окончательно распрямиться, грязные стекла были целы и невредимы, а лысые камеры, наверняка безбожно травившие воздух, подкачаны.

Глеб уже не впервые за это утро задумался, кому может принадлежать это чудо техники. Хозяин кирпичного особняка и красного джипа исключался автоматически: подобные люди, во-первых, не держат в хозяйстве металлолом, а во-вторых, не оставляют свое имущество ночевать без присмотра на пустыре.

Хозяев белой мазанки с голубыми ставнями, кажется, не было дома. Признаков жизни они, во всяком случае, не подавали, да и оставлять машину на улице у них не было никакой нужды: с того места, где лежал Глеб, отлично просматривались низкие, покосившиеся, сбитые из уже начавшего подгнивать штакетника воротца, за которыми виднелась ровная тенистая площадка, увитая с боков и сверху все тем же вездесущим украинским виноградом. В этом виноградном гроте при желании могли поместиться хоть две машины. Трава перед воротцами была примята, как будто их совсем недавно открывали, и, присмотревшись, Глеб разглядел следы автомобиля, которые вели вовсе не к огородам, где стояла «семерка», а прочь от окраины, к центру города.

Короче говоря, зеленый драндулет мог принадлежать кому