подписывался. Не способен он на такое, можете вы это понять?! Потому что людей жизни лишать – это не по жестяному ведерку пулять. Хорошо рассуждать, пока дело за горами, а когда дело – вот оно, когда надо пистолет вынуть и спустить курок – да разве ж у него рука поднимется?!

«А куда ж ты, Степа, денешься с подводной лодки? – донесся откуда-то из глубины сознания вкрадчивый голос, подозрительно похожий на голос незабвенного Льва Борисовича. – На попятную хочешь? Не вопрос! Как говорил товарищ Сталин, незаменимых людей у нас нет. Заменить тебя, дружочек, не проблема. Найдутся на твое место другие, у кого рука не дрогнет».

Ох уж этот товарищ Сталин! Чего он только не наговорил! «Кто не с нами, тот против нас». «Нет человека – нет проблемы». Или это уже не он, а Берия, Лаврентий Палыч? А, какая разница, оба они хороши! Суть в том, что выбор у Степана Денисовича невелик: либо сделать дело и получить уйму денег, либо – не сделать и тоже получить, но уже не деньги, а пулю промеж глаз.

До Тарасюка вдруг дошло, что он запрограммирован, как какой-нибудь станок с ЧПУ – с числовым программным управлением, значит. У станка тоже выбор небольшой: ввел оператор программу, нажал кнопку, и тут уж либо делай, что велено, либо, если совсем невмоготу, сдохни.

Ощущать себя запрограммированным, не властным не то что над своей судьбой, но даже и над собственными поступками было довольно непривычно и не сказать, чтобы приятно. Но, с другой стороны, кто из нас над чем властен? Свобода воли – чепуха; каждый рождается на этот свет со своей собственной программой, составленной задолго до того, как его будущий папаша стащил с приглянувшейся девчонки трусики. Кому на роду написано стать профессором, тот им станет, а кому суждено сдохнуть под забором, так тому и быть.

«А чего я парюсь-то? – подумал он вдруг. – Ведь просто же все, как… как я не знаю что! Пулю я хочу? Нет! Денег хочу? Странный вопрос. Ведь я же всю эту бодягу и затеял… Ну, так в чем дело? Караулы надо удвоить? Да удвою, бога ради! Обо всем позабочусь, людей сам расставлю… и на ворота тоже. Неужто же во всей охране не найдется парочки уродов, которых к ногтю взять не жалко?»

Вот это уже был чисто риторический вопрос, потому что на свете, пожалуй, не нашлось бы человека, которого Степан Денисович в случае необходимости пожалел бы взять к ногтю. Другое дело, что руки марать неохота. Ну, так ведь выбора-то все равно нет! Самому пулю схватить – это не выбор, это дерьмо, про которое всерьез и думать не стоит…

Истлевшая до самого фильтра сигарета обожгла ему пальцы. Тарасюк зашипел от боли, выругался и выбросил воняющий паленой пластмассой коротенький бычок в окошко. Он еще немного посидел неподвижно, с удовольствием ощущая, как возвращается утраченное было душевное равновесие. В конце концов, убить, наверное, не так уж и сложно, когда на другой чаше весов лежит твоя собственная жизнь. А вопрос теперь стоял именно так: или он, или его.

Осознав это до конца, Тарасюк еще раз энергично матюкнулся, сплюнул в окно, запустил двигатель и, чрезмерно газуя (машина-то все равно казенная), поехал в управление порта.

* * *

Майские ночи коротки; белый грузовой «мерседес» все еще пилил по трассе между Бахмачом и Нежином, держа курс на юго-запад, когда Глеб увидел, что по левую руку и чуть позади него, над восточным горизонтом, небо начинает наливаться жемчужным светом приближающегося утра.

Всеволод Витальевич клевал носом на пассажирском сиденье, старательно делая вид, что спит без задних ног. Вряд ли после перестрелки на трассе он мог уснуть по-настоящему; вероятнее всего, ему просто не хотелось обсуждать происшествие с Глебом, тем более что в самый острый момент он оказался явно не на высоте. Впрочем, если бы водитель все-таки отважился об этом заговорить, Сиверов, не кривя душой, высказал бы свою точку зрения, которая была очень простой. Каждый должен выполнять свою работу: водитель – вести машину, стрелок – стрелять. Конечно, вторая специальность никогда не помешает, но умение быстро и эффективно убивать вооруженных людей не относится к числу навыков, которые можно приобрести на краткосрочных курсах повышения квалификации. Так что упрекнуть Всеволода Витальевича было не в чем, да Глеб и не собирался этого делать. И стыдиться напарнику тоже было нечего… То есть было бы нечего, если бы в начале пути он поменьше трепался о своих воображаемых подвигах.

Глеб Сиверов спокойно вел машину, размышляя о всякой всячине и не подозревая, что совсем недавно его напарник совершил свой главный подвиг – увы, не воображаемый, а вполне реальный. Истина забрезжила перед ним с первыми лучами рассвета, когда, подъезжая к перекрестку трассы Е381 и дороги из Чернигова в Полтаву, он снова увидел красно-синие вспышки проблесковых маячков – на этот раз не сзади или сбоку, а прямо по курсу.

Механически, не задумываясь, Глеб сбросил скорость со ста двадцати до законопослушных девяноста километров в час и покосился на напарника. Всеволод Витальевич старательно спал. Пожав плечами, Сиверов снова перевел взгляд на дорогу. Да, первое впечатление оказалось верным: проблесковый маячок впереди был не один. Их было даже не два; сколько именно милицейских машин собралось у перекрестка, сказать было трудно; проще всего было охарактеризовать имевшее место сборище емким словечком «куча». В целом вся эта красно-синяя дискотека здорово смахивала на кадр из американского блокбастера; Глеб совсем убрал ногу с педали акселератора и снова покосился на напарника.

Всеволод Витальевич спал. Тусклого свечения приборной панели и далеких красно-синих сполохов было вполне достаточно, чтобы Глеб заметил, что спит водитель довольно странно: он почти не дышал, а веки его предательски подрагивали, как будто ему снился какой-то богатый невероятными приключениями цветной широкоформатный сон.

До перекрестка оставалось метров двести пятьдесят, когда Глеб разглядел, что милицейские машины не просто сбились в кучу на обочине, как, скажем, при крупной аварии, а стоят поперек, полностью перекрыв проезжую часть. Было их там никак не меньше четырех, а за ними в красно-синих отблесках смутно маячило что-то большое, похожее на высокий беленый забор, которому было совершенно нечего делать посреди оживленной автомобильной трассы Е381. Осознав, что это никакой не забор, а поставленный поперек дороги трейлер, Глеб выключил передачу и затормозил.

– Ах ты стервец, – отчетливо