этого часа, когда я пишу эти строки, жертвы убийств, совершенных РПФ Инкотаньи и их режимом, не названы, и в этом нет никакой справедливости. Это главная помеха на пути истинного национального примирения.

Когда я прибыл в центральную тюрьму Кигали, одно поддерживало мою радость и смелость – я знал, что я здесь вместе с Викторией Ингабире по одной причине. Если эта женщина хуту исключительной смелости, преследуемая за то, что она требовала справедливости для своих, я всем сердцем надеюсь, что мое пребывание в этой тюрьме и мой крестный путь, который ей отныне известен, сможет подбодрить ее, утешить и подтвердить, что Истина еще не умерла.

Я верю в то, что Истина не принадлежит ни тутси, ни хуту, ни власти, ни оппозиции, ни победителям, ни проигравшим, Истина – это Божественная ценность, превыше всего существующего, и в ней проявляется всё человеческое ради своего собственного счастья.

Справедливость – это не то сокровище, которое приобретается, когда у вас есть власть, как приобретается богатство побежденного врага. Справедливость – это независимая насущная ценность, безвозмездно дарованная миру, природная необходимость для всякого человеческого существа – жертвы и палача, победителя и побежденного.

Спустя два года после моего заключения в тюрьму я попытался поговорить с мадам Ингабире. Когда мне было поручено организовать поминовение жертв геноцида для заключенных, я воспользовался своими обязанностями, чтобы предоставить ей место, где можно расположиться и общаться без затруднений. Пока представитель службы протокола предоставлял места для других заключенных, я обратился к ней:

– Мадам, пусть будет с Вами сила в эту неделю поминовения! Мы поминаем геноцид тутси, но мы не забываем и хуту, кто тоже погиб тогда. Мои соболезнования, если Вы потеряли своих близких.

– Спасибо! Мужайтесь и не волнуйтесь, всё изменится очень скоро!

После контакта с этой спокойной и скромной женщиной, которая светилась человечностью и бесстрашием, я почувствовал такое счастье и свободу, что заключение больше не страшило меня. Для меня она символизировала решимость, смелость и героизм.

Когда я ее видел на мессах и за той небольшой деятельностью, которой нам было разрешено заниматься, когда я слышал, как она разговаривает с другими заключенными, я видел и слышал человека с большим сердцем, искреннего, скромного и настойчивого.

Члены партии FDU Inkingi, политической партии Виктории Ингабире, также преследовались, их убивали и сажали в тюрьму. Процесс Бонифас Твагиримана и его соратников – это ясное доказательство инструментализации правосудия режимом РПФ с целью уничтожения любой политической оппозиции.

Первый Вице-президент FDU Inkingi (известный своими правдивыми и довольно критическими выступлениями против режима) и восемь других членов руководства партии присоединились к нам чуть позже в тюрьме Кигали.

32. Пламенное Рождество

25 декабря 2016 года в тюрьме Кигали я исполнял Рождественскую мессу с моим большим хором. После мессы я организовал хористам маленький прием. Около 13:30, когда мы собрались перекусить, один из хористов, вернувшийся из туалета, объявил нам, что одна часть тюрьмы в огне. Мы сначала проигнорировали эту информацию и продолжили молиться до тех пор, пока все вокруг не начали бегать в поисках выхода.

Огонь был такой сильный и разгорался так быстро, что его было невозможно остановить… Все заключенные толкали друг друга, ища выход. Те, кто пытался перепрыгнуть ограду, привлекли внимание охраны, которая начала стрелять в воздух, что только увеличило страх. Паника в толпе, которая силой пыталась выйти из тюрьмы, привела к трем тяжелым травмам, нескольким легким и одному побегу.

Снаружи силы порядка окружили нас, пока не подъехали пожарные машины. Во время 2016-2017-х годов пожары стали поистине важными событиями в Руанде. Тюрьмы, магазины, школы и гостиницы горели по очереди.

Это пламенное Рождество, которое мне не забыть, позволило мне снова услышать шум выстрелов и пережить заново бегство в толпе, как это было при геноциде.

Этот день, прошедший так по-особенному в стенах тюрьмы «1930», завершился около 19.00, когда силы порядка позволили нам вернуться в помещения, а перед нами совершили пробежку воры, которые хотели вернуться раньше всех, чтоб пограбить. Однажды в моей камере я встретил одного заключенного, который пришел первым и спокойно сидел, поедая мой завтрак. Я предложил ему продолжать, но все-таки оставить мне хоть что-то, а сам побежал в маленький зал, где должен был состояться тот самый прерванный пожаром прием. Еда была остывшей, что не помешало моим изголодавшимся хористам с аппетитом все съесть в полном мраке, так как электричество нам дали лишь спустя неделю.

33. Переезд в Магерагере

11 февраля 2017 года почти через 3 года после моего заключения центральная тюрьма Кигали переехала в новое здание. Около трех часов утра прибыли грузовики. Мы все должны были погрузиться и ехать в сопровождении большого кортежа полицейских вдоль рядов солдат на дороге в новую тюрьму.

Это было в районе Магерагере в пригороде Кигали в 15 км от города. Район Магерагере – это бывшая коммуна Бутамва, место рождения Виктории Ингабире.

11 февраля 2017 года переезд произошел только для заключенных мужчин, поскольку здание для женщин еще не было построено.

Когда мы прибыли на новое место, я был поражен одним странным обстоятельством: тюрьма был построена полностью заключенными, прибывшими из различных частей страны – и бесплатно. Я спросил себя, разве это нормально, что заключенные сделали такую огромную работу без какого бы то ни было вознаграждения?

Понятное дело, что я не буду заявлять об этом открыто, но, по-моему, это неуважение к основным правам человека. Некоторые заключенные самоотверженно работают за маисовую кашу и фасоль по вечерам.

Я также задумался, зачем Тюремная служба Руанды решила перевезти нас, не закончив строительство, и я понял, что им нужна была помощь.

В своих речах директор Винсент Матека постоянно понуждал заключенных принять участи в стройке. Когда мы прибыли в Магерагере, там было только 6 дортуаров на 3000 человек, а туалеты и души еще достраивались. Женское не было даже начато. Дирекция тюрьмы постоянно принуждала заключенных, прибывших из «1930», чтобы они принялись за работу.

В Магерагере не ходил общественный транспорт. Для семей это стало новым испытанием. Прибыв к тюрьме, они должны были оставлять свои машины у шлагбаума, и подниматься на холм пешком. Это занимало 30 минут. Мы дали этом холму название «Голгофа». «Когда испытание становится трудным, оно заканчивается». Это говорилось среди заключенных на выходе с воскресной мессы, которая проходила на открытом воздухе, поскольку место для молитвы не было готово.

34. Жить в мире и по-братски со