Таким образом, предполагаемым результатом советской уступки 30 октября было не согласие на реставрацию капиталистической системы, а закрепление ситуации, подобной польской, то есть согласие на создание реформированной коммунистической системы, проявление большей независимости внутри страны, но сохранение лояльности Москве и в рамках советского блока.

Ирония истории заключается в том, что если в начале венгерской революции, 23 октября, Микоян был единственным членом советского руководства, который рационально оценивал ситуацию, выступая за выжидательную тактику, то 1 ноября он показал, что был единственным, кто не смог понять (или признать), что события действительно вышли за пределы допустимого для Советского Союза. Сегодня ни у кого не вызывает сомнений, что к самому концу октября в стране развернулся необратимый переход к демократии, который неизбежно привел бы к полной ликвидации коммунистической диктатуры в короткие сроки без внешнего вмешательства. События 1-3 ноября только подтвердили эту оценку; не случайно на заседании Президиума 3 ноября сам Микоян предложил Яношу Кадару стать главой созданного в Москве контрправительства.

Таким образом, можно утверждать, что в записках Малина нет ни одного факта или информации, которые указывали бы на то, что советское руководство или кто-либо из его членов был бы готов принять изменения в Венгрии, которые все больше свидетельствовали об отказе от коммунистического режима и приходе к демократической системе. Если задуматься, то это не так уж и удивительно. Позвольте мне снова обратиться к общеизвестному факту: давно известно, что на острове Бриони в ночь со 2 на 3 ноября Тито, ведя переговоры с Хрущевым и Маленковым, согласился с советским планом интервенции для спасения коммунистического режима в Венгрии, а позже подтвердил свою позицию и публично. Нет сомнений, что на международной арене именно Тито был наиболее заинтересованным лидером в становлении национального коммунистического режима в Венгрии, что, очевидно, означало бы поддержку правительства Имре Надь. Поэтому, если, несмотря на свою изначально позитивную предвзятость и поддержку Надь, к началу ноября он тоже считал (справедливо), что коммунистическая диктатура в Венгрии находится в смертельной опасности, было бы очень странно, если бы советские лидеры, которые ранее под тяжестью кризиса соглашались на гораздо более скромные изменения в рамках системы, теперь демонстрировали отношение более снисходительное, чем югославское.

Из записок Малина также ясно, что советские лидеры нисколько не боялись вмешательства Запада в дела Венгрии, хотя этот циничный аргумент беспечно выдвигался в дебатах с венгерскими лидерами как способ давления на них, и занял видное место в советской пропаганде. Но в записях заседаний президиума нет никаких признаков существенных материалов по этому вопросу. Если бы советские лидеры действительно считали, что существует риск западной интервенции, они должны были бы обсуждать этот вопрос не только серьезно, но и почти исключительно. Потребовались бы немедленные эффективные меры безопасности, включая полную мобилизацию армии, авиации и военно-морского флота, ведь это означало бы не что иное, как прямой риск начала третьей мировой войны. В отличие от этого, Хрущев на встрече 31 октября говорил об ожидаемых международных последствиях советской интервенции в лаконичной форме, точно отражающей мировые политические реалии: "Большой войны не будет".

Период оптимизма в советском руководстве закончился уже через день после принятия 30 октября решения о выводе войск, поскольку радикализация политической ситуации в Венгрии вынудила Кремль принять новое решение. Тщательный анализ и переосмысление событий 28-30 октября и сложившейся ситуации (оценка событий как революции, восстановление многопартийной системы, роспуск полиции государственной безопасности (ПГБ), дезинтеграция партийного руководства, пассивность вооруженных сил, нередкие случаи насилия толпы над людьми из ÁVH и коммунистами, все более некоммунистический поворот в политике правительства и существование абсолютно свободной революционной прессы) окончательно убедили советских руководителей в том, что коммунистическая система ленинско-сталинского типа в Венгрии находится в опасности и без советского вооруженного вмешательства ее не спасти. Стало ясно, что Имре Надь, которого уже оценили как оппортуниста и колеблющегося, подхвачен течением событий и уже не в состоянии или, что еще хуже, не хочет сдерживать процессы, грозившие разрушить советскую систему. Для них эта оценка означала, что шансы на мирное урегулирование кризиса исчерпаны, и на заседании президиума 31 октября было принято политическое решение о необходимости вооруженного вмешательства - то есть о подготовке операции "Вихрь".

Президиум также решил проинформировать о плане китайских, чехословацких, румынских и болгарских лидеров и провести личные переговоры с поляками и югославами. Поскольку это означало отход от обычного внутреннего механизма принятия решений в советском блоке, стоит подробнее рассмотреть коммуникации между Москвой и ее союзниками во время Венгерской революции.

Обсудив критическую ситуацию в Польше, Президиум ЦК КПСС на заседании 20 октября принял решение о необходимости срочного проведения многосторонней встречи, для чего "пригласил в Москву представителей коммунистических партий Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии и ГДР"⁸¹. Было также принято решение о личном информировании китайского руководства путем направления в Пекин представителя Центрального Комитета. Фрагментарные протоколы заседания Президиума показывают, что уже через день после возвращения советской группы по урегулированию кризиса с переговоров в Варшаве общее мнение сводилось к тому, что с ситуацией в Польше "надо кончать". Это подтверждают и намеченные меры, которые в аналогичных кризисах явно предвещали силовое решение или замену тогдашних лидеров, казалось бы, законным способом - отстранением их от должности и назначением новых: "Военные учения. Подготовить документ. Соберите комитет".

Коммунистический саммит, спешно созванный в Москве 24 октября, изначально предназначался для подготовки и координации советской военной интервенции в Польше. Очевидно, что политическая консультативная роль полуторагодичного Варшавского договора все еще не была значительной, поскольку не было даже предложено достичь соглашения путем созыва его ПКК, созданного в январе 1956 года, хотя Варшавский договор обеспечил бы необходимую правовую базу. Урегулирование кризиса по-прежнему осуществлялось традиционным способом - вызовом партийных лидеров в Москву. Из-за короткого срока и чрезвычайной ситуации только чехословаки, восточные немцы и болгары смогли прислать своих представителей 24 октября. Эрнё Герё был задержан событиями в Будапеште, а румынское руководство во главе с Георге Георгиу-Деем 20-27 октября находилось с покаянным визитом в Белграде. Тем временем ситуация кардинально менялась. Первоначальный план интервенции в Польшу был снят с повестки дня, поскольку новый лидер польской компартии Владислав Гомулка заверил Хрущева по телефону, что коммунистической диктатуре в Польше ничего не угрожает и интересы безопасности советского блока могут быть гарантированы. Это означало, что страна останется лояльным членом Варшавского договора и не будет поднимать вопрос о выводе советских войск. Но ситуация достигла критической точки в Венгрии, где мирная демонстрация 23 октября, призывавшая к реформам, к вечеру переросла в вооруженное восстание. Поэтому Хрущев представил на саммите 24 октября факты, которые имели место.

В тот