переоценивать свои отношения с Советским Союзом как ведущей силой в социалистическом лагере, поначалу с пониманием отнеслось к событиям в Польше и Венгрии, надеясь, что они ограничат влияние Советского Союза в Восточно-Центральной Европе и усилят собственное влияние Китая. Октябрьские события в Польше предоставили прекрасную возможность проверить это на практике. Москва, первоначально желавшая проинформировать китайскую компартию, направив в Пекин своего представителя, в итоге пригласила китайских товарищей для консультаций в Москву, куда 23 октября прибыла делегация во главе с Лю Шаоци. Мао Цзэдун уже 19 октября направил послание лидерам КПСС, в котором прямо высказался против военного решения польского кризиса. Первоначально предполагалось, что китайские делегаты будут играть посредническую роль в польско-советском конфликте, но к моменту их прибытия ситуация полностью изменилась. Советы отменили военную интервенцию в Польше, но решили направить силы Советской Армии на подавление вооруженного восстания, вспыхнувшего в Будапеште. В период с 24 по 31 октября советское руководство неоднократно обсуждало свои взгляды с пекинской делегацией, а последняя присутствовала также на нескольких заседаниях Президиума КПСС.⁹⁶ Китайские делегаты не ограничивались только кризисом момента; они резко критиковали ошибки, допущенные Москвой в отношениях с союзниками в сталинские времена, и призывали к отношениям нового типа, основанным на Панчселе (пяти принципах). Первоначально они в корне соглашались с действиями СССР в Венгрии, даже с интервенцией 24 октября, но 29 октября высказали мнение, что советские войска должны быть выведены из Венгрии, чтобы дать возможность консолидировать ситуацию и тем самым спасти коммунистическую систему в стране. Как мы видели, Президиум КПСС также пришел к этому решению на своем заседании 30 октября, и наши нынешние знания позволяют предположить, что мнение китайцев сыграло в этом важную роль. Однако в тот же день в Пекине произошла решительная перемена в оценке ситуации. До сих пор китайцы призывали к политическому решению событий в Польше, а затем в Венгрии, подчеркивая в обоих случаях, что изменения означают лишь обновление коммунистической системы. Но 30 октября Пекин дал новую оценку: в основе польских событий лежал антисоветизм, а венгерских - антикоммунизм. Таким образом, китайские лидеры на день опередили Советы в признании истинной природы венгерской революции, в конце октября назвав ее контрреволюцией, которой она логично являлась с их точки зрения, а роль Имре Надь в ней - предательством. В связи с этим Лю Шаоци на заседании президиума 30 октября рекомендовал не выводить советские войска из Венгрии.

Очевидно, что "упущенная" историческая возможность в 1956 году, которую многие ищут и сегодня, не может заключаться в том, что венгерская революция победила бы при более удачных условиях, и демократия и национальная независимость были бы восстановлены. Один примечательный аспект, отличающийся от прежних знаний, заключается в том, что советские лидеры все равно были бы готовы 30 октября 1956 года вывести свои войска из Венгрии, если бы правительство Надь каким-то чудом смогло быстро остановить процесс демократизации. Историческое значение этого решения заключается в том, что на тот момент Москва все еще была готова пойти на большую уступку в отношении Венгрии, чем в отношении Польши, где вопрос о выводе советских войск никогда всерьез не поднимался. Теперь же Кремль был готов предоставить привилегию относительного внутреннего или внешнего самоопределения (разумеется, при условии сохранения коммунистической системы и единства советского блока) конкретной стране: Венгрии. Столкнувшись с этой необычайно критической ситуацией, Хрущев и его команда пошли бы на сложную уступку, на которую советское руководство больше никогда не пошло бы в ближайшие десятилетия. Москва действительно терпела в десятилетия после 1956 года относительно независимый и более либеральный, чем в других странах советского блока, тип внутреннего развития Венгрии и Польши, но ценой этого была лояльность во внешней политике. Румынии, с другой стороны, было позволено подобие внешнеполитической независимости, но ее внутренняя система оставалась во многих отношениях более репрессивной, чем постсталинская советская. Имперские интересы диктовали, что нельзя допускать квазинезависимой внутренней и внешней политики в одной и той же стране-союзнице. Анализ первой советской интервенции 24 октября показал, что исторические шансы для революции были лишь теоретическими, поскольку советское предложение от 30 октября зависело от сохранения двух основных вещей: коммунистической системы и единства советского блока, что правительство Имре Надь - или любое другое правительство или лидер - не имело шансов сделать в условиях масштабных радикальных революционных изменений, вызванных первой советской интервенцией.

Западный мир, Суэцкий кризис и Организация Объединенных Наций

Западная общественность, испытывавшая определенную вину за трагедию восточноевропейских "порабощенных народов", с самого начала восприняла известия о польских и, что еще важнее, венгерских событиях октября 1956 года с заметным сочувствием. Не только в Европе и Северной Америке, но и, за исключением советского блока, почти по всему миру проходили небольшие или более масштабные мероприятия - протесты и демонстрации, организованные с целью выразить сочувствие венгерской революции. Венгерская революция также стала первым крупным медийным событием холодной войны за пределами "железного занавеса". Пресса и электронные СМИ, благодаря репортажам западных корреспондентов и съемочных групп, которые могли спокойно работать в Будапеште вплоть до начала второй военной интервенции Советов 4 ноября, впервые сообщили из первых рук о вооруженном восстании, которое происходило в стране-члене советского блока. Западная общественность со смесью восхищения и тревоги наблюдала за борьбой революционеров, которые сражались с превосходящими по численности советскими войсками с помощью стрелкового оружия и бутылок с зажигательной смесью. Что касается правительства Имре Надь, то до 28 октября они в основном осуждали его. Однако после того, как правительство и повстанцы достигли соглашения, которое, похоже, принял и Советский Союз, общая атмосфера на Западе стала атмосферой надежды и ожидания, и многие посчитали немыслимое вдруг правдоподобным - что советское государство-сателлит может освободить себя без внешней помощи.

В то же время западные правительства - в отличие от общественного мнения, которое с самого начала выразило горячую солидарность с венгерским восстанием, - прекрасно понимали, что их возможности для маневра в рамках существующего европейского статус-кво крайне ограничены, и с самого начала реагировали на восстание в Венгрии с большой осторожностью, а в большинстве случаев доходили до того, что открыто поддерживали принцип невмешательства. За реакцией Запада на венгерскую революцию стояло осознание того, что в сложившихся международных политических условиях любая военная интервенция Запада в Венгрию содержала неявную угрозу войны с Советским Союзом, вполне возможно, с применением термоядерного оружия, что, скорее всего, привело бы сначала к уничтожению тех самых народов Восточно-Центральной Европы, которые интервенция была призвана освободить, а затем и всего остального мира.

Тем не менее, между вооруженным вмешательством и полной пассивностью могли быть альтернативные решения, особенно для