почти сияющая. И на куртке красный значок. Все уставились на нее.

– Дядя Пит надыбал мне крутого адвоката, – объявила она. – И он говорит, что предумышленное убийство – обвинение неверное.

– Погоди-ка, погоди-ка, кто говорит? – спросила Бритти. – Дядя Пит или новый адвокат?

– Новый адвокат, – ликующе ответила Дона-Лин. – Этот, в отличие от предыдущего, не безмозглый сопляк и не полный козел.

По комнате пробежал ропот – почти все считали, что сидят по ошибочному обвинению, а защищали их безмозглые сопляки и полные козлы.

– Значит, так, Шоу-Тайм, – сказала Киттен, когда Дона-Лин села рядом с ней. – Вьюрок – певчая птица, а Йейтс, похоже, сексист.

– Ну что, начнем сочинять? – предложила Харриет.

– Начнем, – сказала Рене.

И все оставшееся время они сочиняли пожелания своим детям – жизни беззаботной и красивой, – а потом зачитывали написанное.

Когда Книжный клуб закончился и женщины разошлись, Харриет заметила, что Истукан пристально наблюдает за ней от двери. Мистер Флиндерс, стоявший у него за спиной, пожелал обыскать ее сумку для книг. Она ждала, рассеянно наблюдая, как женщины выстраиваются для переклички перед Дневным хавчиком; мужчины в костюмах завершали экспедицию по третьему Проходу; все были на взводе.

– Тюрьма, – заметил Флиндерс, – это вам не университетский женский клуб.

С этим он ее отпустил.

Домой Харриет ехала в подавленном настроении. Тюрьма – это вам не университетский женский клуб. Она об этом постоянно забывает. Мелкие нарушения, число которых все росло, сделали ее не более, а скорее менее осмотрительной, она отвергала саму суть порядка, подразумевавшего, что волонтеры должны быть всегда начеку. Разве не из-за таких нарушений очутились здесь все эти женщины, да даже она сама? Совершая один выбор за другим? И в самом деле, какой вред в том, что женщины узнали, что у нее есть кот? Что его зовут Тэбси? Что он любит сидеть на окне, выходящем на восток?

В центре города ей удалось найти свободное парковочное место, и это немножко подняло настроение, а когда направлялась к автомату, чтобы опустить в него монеты, то увидела, как из банка выходит Вайолет.

– Харриет!

Искренняя радость Вайолет тут же перекрыла унылое утро с его темными костюмами, значками, обыском.

– Давно не виделись, – улыбнулась Харриет.

Они и вправду давненько не виделись, Вайолет пропадала на работе с утра до вечера каждый день. Но выглядела она прекрасно, лицо буквально светилось.

– У меня вторая половина дня свободная, – сказала девушка. – Доктор Петров сегодня на конференции.

– Тогда пойдем со мной в книжный, – предложила Харриет. – Я собираюсь отучить женщин от Йейтса.

– Я не… – Вайолет запустила руку в волосы – похоже, предложение ее смутило.

– Да ладно тебе, – сказала Харриет. – Ведь это не ты бросилась на незнакомца, как сбитый с толку кенгуру.

– Он не бросался, – сказала Вайолет, – к тому же у него были причины.

Она была в джинсах, которые на ней прекрасно сидели, и яркой лаймово-зеленой рубашке с неровным вырезом – ее наряд порадовал Харриет.

– У всех у нас причины. Для всего. Пошли.

Она взяла Вайолет под локоть, и девушка покорно направилась с ней к магазину, в витрине которого сидел серый косматый кот с пышными белыми «сапожками».

– Смотри, какой толстячок, – заметила Харриет. – Если захочешь забрать кота себе, я за тебя поручусь.

– Я постоянно в лаборатории, ему будет одиноко. – Вайолет легонько постучала по стеклу.

Кот с трудом поднялся и прижал нос к стеклу там, где его касался палец девушки. Вайолет улыбнулась, и тут Харриет поняла, что в ней изменилось: Вайолет больше не была похожа на заключенную. Харриет не могла определить, что именно изменилось – наверное, все разом, и собственная квартира, и одежда, и хорошая стрижка. Разумеется, и остальные женщины – Дона-Лин с ее татуировками на шее, сутулая Шейна, Дороти с ее ломкими волосами – на Воле будут двигаться совершенно иначе. Вайолет поправилась, но движения ее сделались легче.

Девушка повернулась к Харриет:

– Буки, может ли человек заболеть раком от горя?

– Нет, конечно. Откуда ты это взяла?

У Вайолет были глаза из тех, что называют бездонными, и когда Харриет заглядывала в них, это иногда ввергало ее в странное состояние – будто стоишь на крыше здания и борешься с сильным желанием прыгнуть.

– Есть такое понятие, «синдром разбитого сердца», когда человек от горя в таком стрессе, что его сердце разрывается. И может развиться рак.

Господи.

– Думаю, Вайолет, такое случается редко. Чрезвычайно редко.

– Редко не значит никогда. Вот вы говорили, что ваш отец умер вскоре после смерти матери.

– Вайолет, мой отец курил одну сигарету за другой.

Кот спрыгнул с подоконника и исчез в глубине магазина. Вайолет не сводила глаз с витрины, где он только что сидел.

– Твое место среди книг, Вайолет, – сказала Харриет, – и у нас свободная страна.

Она решительно толкнула дверь, и Вайолет, к ее облегчению, последовала за ней. Быстро оглядевшись в поисках Фрэнка Дейгла, Харриет направилась к стойке, за которой, как обычно, виднелась голова Бейкера. Появление Вайолет вызвало тревогу на Верхотуре – впрочем, такую мимолетную, что никто, кроме Харриет и, увы, Вайолет, ее не заметил.

– Это моя подруга Вайолет, – сообщила Харриет. – Сегодня она поможет мне подобрать книгу.

– Ой, а то. – Колечко в губе от широкой улыбки Бейкера блеснуло. – Если понадобится, зовите.

Харриет прямиком направилась в отдел поэзии, Вайолет шла следом, по пути испустив такой тяжкий вздох, что Харриет обернулась, дабы удостовериться, что девушка в порядке.

– Жаль, что тебе пришлось покинуть Книжный клуб до того, как мы открыли для себя поэзию. Это многое изменило.

Харриет быстро пробежалась взглядом по полкам, сняла несколько книг.

– Думаю, женщинам теперь даже больше нравится в Книжном клубе.

– Нам в нем всегда нравилось, – возразила Вайолет. – Но еще нам нравилось изображать дурочек. Вся эта злость к книгам была игрой.

– Ну иногда она смахивала на настоящую злость.

– В этом все и дело, Буки. Ведь Итан Фром не мог ответить нам тем же.

Поэтические книжки были в основном худосочные, за исключением собраний тех, кто был плодовит и жил долго, – Эллиот, Фрост, Паунд.

– Женщин что-то маловато, – заметила Вайолет.

– Женщины сидели по домам и гладили рубашки. – Харриет помолчала. – Это шутка, Вайолет. Или что-то вроде того.

– Ой. Ха.

Несмотря на двадцать два месяца тюремного срока, на умение улавливать подтекст, на ее порой богохульство, Вайолет казалась человеком, плохо приспособленным к жизни. Время, проведенное за решеткой, не до конца избавило ее от душной религиозности, в которой ее воспитывали. Харриет и сама прожила не особо насыщенную событиями жизнь, но к своим шестидесяти четырем годам все же не могла не усвоить несколько