вокруг него был большой ажиотаж, играли с Майами, я смотрел его в баре, где меня никто не знал. Почему бармен не прекратил мне наливать, не знаю. Другие времена были. Когда ехал из Брансуика домой, у меня двоилось в глазах.

Внезапно рядом со мной оказывается Харриет, она чуть откашливается, я улавливаю аромат ее мыла, шуршит магазинный пакет. Я чувствую, что она наблюдает за нами.

– Я тут кое-что рассказываю Вайолет, – говорит мистер Дейгл.

– Не буду вас перебивать, – отвечает Харриет, которая явно не собирается уходить, покуда не выяснит, что к чему.

– Сворачивая тогда на подъездную дорожку, я помял почтовый ящик, но, помимо этого, ничего. Пятьдесят с лишним километров, пьяный, и ни во что не врезался. И ни в кого. Я доехал до дома, и ничего не случилось. Не потому что Бог любит меня больше, чем кого-то еще, и не потому что я неплохо зарабатывал, был хорошим мужем и отцом, добропорядочным гражданином и, значит, не пропащий пьяница. Ничего не случилось только потому, что мне повезло.

Он опять кладет ладонь мне на плечо, поверх своей куртки, и снова я ощущаю тяжесть его руки. Чувствую его прощение.

– Я не имел права садиться за руль, но все равно сел. Грань между нами, между одним и другим человеком, тоньше, чем мы обычно готовы признать.

Харриет садится по другую сторону от меня, но помалкивает.

– Когда прибыли копы, – говорю я, и в голову изнутри втыкаются тысячи иголок, – мы собирались убежать.

– Я знаю, – кивает Фрэнк. – Я был на суде.

– Она жила еще целую минуту, мистер Дейгл. Они сказали – моментально, но это не совсем так. Не понимаю, как вообще вы можете смотреть на меня. – Я чуть разжимаю руки, готовая расстаться с книжными кошками. – Я принимаю ваше извинение, в котором нет никакой необходимости. Но как принять ваше прощение – честное слово, не знаю.

– Извинения требуют принятия, спасибо. – Он мягко поправляет книжных кошек. – Однако прощения, как я понимаю, достигают в одностороннем порядке.

Если вам не доводилось встречать мужчину, чья жена умерла из-за вас, а он при этом все равно излучает милосердие, мне вас жаль. По лицу Фрэнка разбросаны крохотные шрамы от раскаленной металлической стружки, но даже они кажутся мне прекрасными, и я знаю, что это звучит нелепо, – то есть я знаю, что это нелепо, но в тот момент у меня такое чувство, будто я знакомлюсь со своим отцом. Нет, я вовсе не думаю, что Фрэнк Дейгл – мой отец, которого я не помню. Просто мне кажется, что если бы я знала своего отца, у нас с ним случались бы вот такие моменты.

Я опускаю взгляд на держатели книг у меня на коленях.

– Наверное, вы много времени потратили на них.

– Сорок четыре года. Столько времени я занимался этим делом и постоянно учился. – Он гладит свое творение, и на металле остается легкий след. – Но прежде никогда не пытался добиться сходства. На детали машин в форме кошек спрос невелик. – Он проводит пальцем по одной из медных полосок, что пересекают лапы и хвост кошки, совсем как у живой.

– Мистер Дейгл.

– Зови меня Фрэнк.

Я склоняю голову почти к коленям, прижимаю к себе кошек.

– Фрэнк. Вы бы на моем месте не попытались сбежать.

– Этого нам знать не дано, – говорит он. – Не знаю, что бы я сделал на твоем месте, и слава богу.

Я так и сижу, сгорбившись, и они беседуют поверх моей головы: Харриет что-то неразборчиво мычит, Фрэнк отвечает невнятно. Под жарким пологом куртки Фрэнка я превращаюсь совсем уж в жалкую размазню, но они сидят рядом – он с одной стороны, Харриет с другой, – и хотя я не слышу, что именно они говорят, однако твердо знаю: ничего плохого. Речь обо мне, и ничего плохого, и тогда я собираю все свое мужество, чтобы попросить их: помогите мне, пожалуйста, пожалуйста, помогите.

– Помочь тебе в чем, милая? – спрашивает Харриет.

– Я хочу… – В голове стучит, и я бубню куда-то в колени: – Я хочу…

Сейчас Фрэнк и Харриет чувствуют себя ангелами-хранителями, что, по словам пастора Рика, четко не описано в Священном Писании, но хрен с ним, с пастором.

– Что, что ты хочешь, Вайолет? – спрашивает Харриет.

– Я хочу к маме! – выпаливаю я, и после нескольких дополнительных вопросов и переброшенных туда-сюда слов Фрэнк и Харриет соглашаются, что хотеть к маме – это хорошо и вполне естественно.

Машину поведет Фрэнк.

Глава 21

Фрэнк

Путь до Эбботт-Фоллз занял полтора часа, и это время, вырванное из обычного хода событий, показалось Фрэнку почти волшебным, как будто они не ехали на машине, а зависли в «снежном шаре». Вайолет на заднем сиденье с книгодержателями на коленях, Харриет рядом с Фрэнком, и когда ему случалось взглянуть украдкой на нее, он видел милый, такой уютный профиль. Она тоже говорила мало, и Фрэнк не возражал. Боґльшую часть жизни он прожил с людьми разговорчивыми.

– Смотрите, какое красивое дерево, – сказала Харриет.

Все посмотрели, в поле стоял старый дуб, затейливая архитектура его кроны устремлялась в пустое небо.

– А вот еще одно, – сказала Вайолет.

– Где?

– С другой стороны.

– Ой. Боже, действительно.

Он вспоминал поездки на машине в далеком прошлом, когда они с Кристи играли в «Двадцать вопросов», пока Лоррейн строчила на карте веселые «путевые заметки». Эти добрые времена казались удивительно близкими, до того близкими, словно их можно было пережить снова. Он ощущал умиротворение, будто причалил к знакомому берегу.

Спустя примерно час Вайолет разговорилась. Рассказала об ученом, у которого работает, о попугаях и их смешных проделках. Она сейчас напоминала ему молоденькую Кристи – увлеченная, полная любопытства, немного наивная. Теперь он мало думал о Боге, и все же его охватило настойчивое и ясное чувство, он почти услышал: «Ты на своем месте – именно здесь, именно сейчас». Он надеялся, что Харриет, несмотря на ее вполне понятное недоверие к нему, чувствовала то же самое.

Западная часть штата с рядами фабрик вдоль реки Андроскоггин оказалась неожиданностью. Сначала они спустились в низину аграрной долины, окруженной роскошными холмами. Через какое-то время дорога снова пошла в гору, и вскоре они достигли вершины холма и перед ними предстала гигантская бумажная фабрика, ее дымовые трубы испускали огромные белые клубы в уже и без того клубящееся облаками небо. Густые деревья прорезала железная дорога. Занимая площадь нескольких футбольных полей, территория фабрики сияла внушительными пирамидами заготовленной древесины, меж которыми темнели ворохи тонких стволов без веток.

– Здесь поверните, –