которой хотим избежать». Даладье тоже верил в то, во что хотел верить: «Политика Германии – политика блефа… В настоящее время мы еще можем поставить заслон на ее пути». Французы тоже готовы были добиваться уступок от Бенеша; но британцы должны были пообещать вступиться за Чехословакию, если удовлетворить Гитлера не получится. Британцы отказались. Переговоры зашли в тупик. Совместный обед был «довольно мрачным». После него французы уступили. Даладье не был готов действовать в соответствии со своими убеждениями – он не мог повести за собой Великобританию и Европу. Зато Чемберлен готов был действовать в соответствии со своими: уступки со стороны Чехословакии предотвратят войну, и его ни в коей мере не волновало, какого размера уступки для этого потребуются. «Нет» всегда сильнее, чем «да»; отказ от действий предпочтительнее полумер. Стороны сошлись на компромиссе, который фактически отражал британскую позицию. И Великобритания, и Франция станут давить на чехов, требуя уступок. Британия должна будет призывать Гитлера проявить терпение. Если уступки делу не помогут, тогда британцы предупредят германское правительство «об известных рисках, а именно что Франция будет вынуждена вмешаться… и что правительство Его Величества не может гарантировать, что не сделает того же самого»{15}.

В общем, к концу апреля 1938 г. проблема немцев в Чехословакии перестала быть спором судетских немцев и чехословацкого правительства; она уже даже не была – а точнее, так и не стала – спором между Чехословакией и Германией. Британское и французское правительства вступили в этот конфликт в роли основных заинтересованных лиц; а их цель, как бы они ни пытались ее завуалировать, заключалась не в сдерживании Германии, а в том, чтобы добиться уступок от чехов. Давление исходило в основном от Британии. Французы – в теории по-прежнему союзники Чехословакии – беспомощно плелись за ними. Такое развитие событий нарушило планы, которые строил Бенеш. Весь апрель он выступал с предложениями лидерам судетских немцев, надеясь вынудить тех к бескомпромиссному отказу. Это ему удалось. 24 апреля Генлейн, выступая в Карлсбаде, потребовал превращения Чехословакии в «государство национальностей», полной свободы для национал-социалистской пропаганды и – более того – такого изменения внешней политики Чехословакии, которое превратило бы ее в сателлита Германии. Бенешу, и если уж на то пошло, Ньютону тоже{16}, было ясно: пойди Чехословакия навстречу требованиям судетских немцев, она прекратит свое существование в качестве независимого государства. Однако эта демонстрация, по-видимому, не возымела эффекта: французское и британское правительства продолжали ради собственного душевного спокойствия требовать от Бенеша самоубийства.

Британия и Франция не только добивались уступок от чехов. Британцы еще и добивались от Гитлера того, чтобы он выдвинул свои требования. Это застало его врасплох; события развивались быстрее и благоприятнее, чем он надеялся, хотя и не в полном соответствии с его ожиданиями. Средиземноморская война между Францией и Италией пока и не думала начинаться. 16 апреля было подписано Англо-итальянское соглашение, на котором Чемберлен настоял через голову Идена; это улучшило отношения между двумя странами и, как следствие, между Францией и Италией. Гитлер отнесся к этому настолько серьезно, что в начале мая посетил Рим с целью продемонстрировать, что Ось еще существует. Там до него дошли сведения, что в итальянских партнерах он фактически более не нуждается: британцы рвались занять его сторону и с жаром его в этом уверяли. Гендерсон формулировал это так: «Франция действовала в интересах чехов, Германия – в интересах судетских немцев. Британия в данном случае поддерживала Германию»{17}. Киркпатрик, второй человек в посольстве после Гендерсона, говорил за ланчем немецкому чиновнику: «Если германское правительство конфиденциально сообщит британскому правительству, какого решения судетского вопроса оно добивается… британское правительство окажет такое давление на Прагу, что чехословацкое правительство будет вынуждено пойти навстречу пожеланиям Германии»{18}. Галифакс отругал своих представителей, что они слишком торопятся. Но он и сам не особенно медлил. Немецкому послу Галифакс «с явным чувством» сказал: «Лучшим вариантом было бы, если бы три родственные нации – Германия, Великобритания и США – объединили бы силы в деле достижения мира»{19}. Зато Гитлер не хотел, чтобы его торопили. Чем сильнее затягивалось решение вопроса и усиливалось напряжение, тем больше работы делали за него западные державы; Чехословакию, может, даже удалось бы сломить вообще без усилий со стороны Германии. Генлейна в связи с этим отправили в Лондон, где он продемонстрировал свой примирительный настрой. Он утверждал, что действует не по указке из Берлина, и почти убедил в своей искренности таких критически настроенных наблюдателей, как Черчилль и Ванситтарт. Существует еще более поразительное – в силу своей секретности – доказательство сдержанности Гитлера. 20 мая Генеральный штаб представил подготовленный в соответствии с его указаниями проект плана операции против Чехословакии. Начинался он с оговорки: «В мои намерения не входит наносить сокрушительный удар по Чехословакии военными средствами в ближайшем будущем в отсутствие провокации»; затем следовали избитые к тому моменту рассуждения о войне между Италией и западными державами{20}.

Чехословацкий вопрос касался еще одной державы, хотя все, включая чехов, старались делать вид, что это не так. Эта держава – Советская Россия, которая была связана с Чехословакией ограниченными союзными обязательствами и интересы которой оказались бы серьезно затронуты изменением баланса сил в Европе. Британское и французское правительства упоминали Советскую Россию только для того, чтобы подчеркнуть ее военную слабость; это мнение, которое, без сомнения, основывалось на имевшейся у них информации, в то же время отражало их предпочтения. Они хотели исключить Россию из Европы и поэтому с удовольствием принимали за данность предположение, что обстоятельства уже сделали это за них. Хотели ли они большего? Может, они планировали урегулировать ситуацию в Европе не только без участия Советской России, но и против нее? Может, они стремились, чтобы нацистская Германия уничтожила «большевистскую угрозу»? Советские лидеры именно так и думали как в то время, так и позже. Однако в поддержку этой версии нет почти никаких свидетельств – ни официальных, ни даже неофициальных. Британские и французские государственные деятели были слишком заняты решением германского вопроса, чтобы задумываться, что может случиться, когда Германия займет доминирующее положение в Восточной Европе. Конечно, они предпочли бы, чтобы Германия пошла войной на восток, а не на запад, если уж она куда-нибудь пойдет. Но они ставили перед собой цель предотвратить войну, а не подготовить ее; они – во всяком случае, Чемберлен – искренне верили, что Гитлер будет удовлетворен и умиротворен, если пойти навстречу его требованиям.

Советская позиция была загадкой для западных государственных деятелей; в этом смысле ничего не изменилось до сих пор. На бумаге она казалась безупречной. По условиям договора с Чехословакией советские руководители могли твердо заявлять о своей готовности действовать, если Франция начнет действовать первой; а поскольку Франция так ничего и не предприняла, их блеф – если это был блеф – так и не был раскрыт. Очевидно, решительное сопротивление Чехословакии Гитлеру отвечало их интересам независимо от того, собирались они ее поддерживать или нет. Как бы они поступили, если бы им пришлось отвечать за свои слова, – гипотетический вопрос, на который у нас нет ответа. Нам придется довольствоваться констатацией действий советской стороны в той мере, в какой их можно установить с определенностью. Весной 1938 г. советское правительство начало урезать свою помощь испанским республиканцам, а вскоре и вовсе ее прекратило. Изобретательные комментаторы предполагали, что это было сделано для того, чтобы улучшить отношения с Гитлером; но Гитлер хотел продолжения гражданской войны в Испании, и советская помощь республиканцам ему поэтому ничем не мешала – он скорее предпочел бы, чтобы она продолжала поступать. Объяснение попроще можно отыскать в событиях на Дальнем Востоке, где Япония развернула полномасштабное вторжение в Китай; вероятно, все оружие нужно было советскому правительству для обороны своей собственной страны. Если в Москве и думали о Европе, то, скорее всего, полагали, что прекращение советского вмешательства в Испании облегчит установление хороших отношений с Великобританией и Францией. Этой надежде не суждено было осуществиться.

На бумаге Советская Россия твердо поддерживала Чехословакию. 23 апреля Сталин обсудил этот вопрос со своими самыми видными соратниками. Чехам было