Бежать было некуда. Французы не собирались выполнять свои обязательства по союзному договору с Чехословакией, но и отказываться от них не хотели. Слабость заразительна. Франция потянула за собой Британию. Великобритания была максимально далека от чешских дел; однако ей пришлось взять инициативу на себя. Напрямую атаковать союзы с Чехословакией британцы не могли; следовательно, они должны были «решить» судетский вопрос – как именно, не имело значения, лишь бы не случилось войны. Французы ухватились за эту идею, ведь ответственность безоговорочно снималась с их плеч. Чехи проявляли меньше энтузиазма. Бенеш стремился представить вопрос как конфликт между Чехословакией и Германией; британское предложение вновь переформулировало его как конфликт между судетскими немцами и правительством Чехословакии. Чехов в очередной раз соблазнили призрачной надеждой на британскую поддержку. Галифакс писал: «Если бы чехословацкое правительство заставило себя обратиться к нам за помощью в этом вопросе, это, несомненно, произвело бы благоприятное воздействие на общественное мнение Британии»{32}. И снова Бенеш уступил. Добиться поддержки Британии оказалось сложнее, чем он надеялся; но он все же полагал, что при разумном подходе и воле к примирению ее в конце концов можно будет получить. 26 июля Чемберлен смог объявить в палате общин, что «в ответ на просьбу правительства Чехословакии» в Прагу в качестве посредника едет лорд Ренсимен. Вытянуть эту «просьбу» из чехословацкого правительства было труднее, чем зуб из челюсти. Ренсимена, бывшего министра торговли, предположительно выбрали за его умение улаживать конфликты между работодателями и профсоюзами, но, вероятно, скорее за невежество в обсуждаемых вопросах. Сначала он был либералом, сторонником Асквита и свободы торговли, а потом национальным либералом, ратовавшим за протекционизм, – на такого человека можно было положиться при необходимости выработать «мягкое» решение. В Прагу он отправился как частное лицо, а не в качестве представителя своего правительства. Галифаксу он сказал так: «Вы бросаете меня дрейфовать в маленькой лодке посреди Атлантики». По этой фразе можно понять, что Ренсимен родился в семье судовладельца; на самом деле он отправлялся в лишенное выхода к морю государство посреди Европы.

Миссия Ренсимена представляет для историка печальный интерес. Это была последняя из растянувшихся на без малого сто лет попыток отыскать «решение» для живущих в Чехии немцев и чехов – каким-то образом устроить так, чтобы эти два народа смогли в относительном согласии сосуществовать в одном государстве. Такого решения не было найдено, хотя искали его многие люди, превосходившие Ренсимена по политическим талантам и интеллектуальным способностям; не нашел его и он. Когда Ренсимен покидал Лондон, британское правительство – да и он сам – по-прежнему полагали, что решение существует, что его надо только отыскать. Правительство Чехословакии после своего предположительного обращения за содействием к Ренсимену было связано обязательством последовать его совету. Соответственно, Ренсимену оставалось лишь выяснить, что устроит судетских немцев; чехам пришлось бы согласиться на этот вариант. План не сработал. Лидеры судетских немцев, строго следуя указаниям Гитлера, постоянно поднимали планку своих требований и изводили Ренсимена точно так же, как раньше изводили Бенеша. Дальше – хуже. При всех своих прочих недостатках переговорщиком Бенеш был непревзойденным; человек, достойно противостоявший Ллойд Джорджу в 1919 г., в 1938-м быстро нашел управу на Ренсимена. Ренсимена послали добиваться уступок от Бенеша, а если не выйдет, разоблачить чешское упрямство. Преуспей он в первой задаче, кризис был бы предотвращен; преуспей во второй – Бенеш был бы дискредитирован, от Чехословакии можно было бы отречься, а честь западных держав была бы спасена. Вместо этого Ренсимен обнаружил, что его пытаются поставить в такое положение, когда он будет вынужден одобрить чешские предложения как разумные и осудить упрямство не Бенеша, а судетских немцев. Последствия вырисовывались ужасающие: если Бенеш сделает все, чего требует от него Ренсимен, и даже больше, на Британию ляжет моральный долг поддержать Чехословакию в надвигающемся кризисе. Чтобы этого избежать, Ренсимен, вместо того чтобы понукать Бенеша, вынужден был просить его повременить. Но Бенеш не позволил ему выкрутиться. 4 сентября он вызвал к себе судетских лидеров и велел им продиктовать свои условия, а когда те с перепугу замешкались, записал их собственноручно. Формально судетским немцам пообещали все, что они требовали. Конечно, Бенеш пошел на эту капитуляцию, только убедившись, что она будет отвергнута. Но из этой дипломатической партии он определенно вышел победителем. Ренсимен вынужден был признать, что ему нет никакого смысла предлагать условия соглашения, когда чехи заранее согласились на все, что он может предложить. Даже сами судетские немцы в растерянности не понимали, как им отвергнуть условия Бенеша. Для президента Чехословакии это стало последним триумфом его дипломатического таланта.

На исход силового столкновения эта моральная победа никак не повлияла, и все же ее значение трудно переоценить. В начале 1938 г. большинство англичан с пониманием относились к немецким обидам, пусть им и не нравился способ, каким Гитлер о них заявлял. Причины для обид у судетских немцев и правда имелись: ничего даже близко похожего на равноправие в составе Чехословакии у них не было. К сентябрю благодаря Бенешу их аргументация рассыпалась в прах. Почти никто теперь не верил, что претензии судетских немцев обоснованны; даже сами судетские немцы не были в этом уверены. Гитлер больше не был идеалистом – освободителем своих соотечественников; он внезапно предстал беспринципным захватчиком, жаждущим войны и европейского господства. Изначально «умиротворение» было благородной попыткой беспристрастного устранения несправедливостей. По мере развития конфликта между Бенешем и судетскими немцами оно стало казаться малодушной, хотя, по всей видимости, и неизбежной капитуляцией перед превосходящими силами оппонента. Исходно англичане спрашивали: «Оправданны ли немецкие претензии?» Теперь они начали задаваться вопросом: «Достаточно ли у нас сил, чтобы сопротивляться Гитлеру?» Ренсимен – категорически вопреки собственным намерениям – помог проторить дорогу к мировой войне. Теперь, когда Бенеш его обыграл, единственное, что заботило Ренсимена, – это поскорее затопить свою лодку и отправиться домой. Миссия Ренсимена еще несколько дней подрейфовала по Праге, после чего вернулась в Лондон, не предложив никакого варианта «решения» судетской проблемы. Позже, уже после поездки Чемберлена в Берхтесгаден, Ренсимен под диктовку министерства иностранных дел составил доклад, в котором лишь изложил план расчленения Чехословакии, согласованный Чемберленом с Гитлером. Никто не обратил на него внимания, никто не придал ему значения. Это было эхо уже мертвого прошлого.

Предотвратить кризис политическими усилиями британцам не удалось. Приближалось 12 сентября. Речь шла уже не о конфликте между правительством Чехословакии и судетскими немцами; происходящее стало проблемой для великих держав, а они по-прежнему не могли определиться с курсом. Гитлер, мастер проволочек, опять отказывался раскрыть карты и, вероятно, как и в предыдущие разы, сам не знал, каким образом выйдет победителем. Подготовка к нападению на Чехословакию 1 октября ускорилась. Это отнюдь не было окончательным решением начать войну. Немецкие генералы настойчиво твердили, что не выстоят в большой войне; Гитлер уверенно повторял, что ее не потребуется. Кое-кто из генералов поговаривал о свержении Гитлера, и, может, даже всерьез. Позже они будут заявлять, что их планам помешало отсутствие поддержки со стороны западных держав и в особенности визит Чемберлена в Берхтесгаден. На самом деле генералам помешал Гитлер. Они перешли бы к действиям только в том случае, если бы он действительно заставил Германию шагнуть в пропасть, а он этого так и не сделал. Он принял решение вступить в войну только тогда, когда другая сторона уже капитулировала, а до тех пор не связывал себе руки. В течение августа он еще пытался найти какую-нибудь лазейку. Война между Италией и Францией, на которую он рассчитывал, явно не собиралась начинаться. Напротив, Муссолини, который так храбрился, пока война была далеко, теперь все меньше горел желанием даже поддерживать Германию в чехословацком вопросе. Он попросил сообщить ему хотя бы время, когда Гитлер намерен начать войну. Гитлер ответил: «Фюрер не может назвать никакого определенного времени, поскольку и сам его не знает»{33} – вот и все, что нужно знать о его предполагаемом графике. Новая лазейка, казалось, открылась,