— Отпусти, маленькая, давай же, — тревожно произнес Равенель.

Принцесса не сразу поняла, о чем ее просят. Она потерялась во взгляде мужчины, наполненном странной горечью.

— Отпусти, маленькая, все уже хорошо.

Легкое поглаживание пальцев здоровой руки. И принцесса вспомнила, что едва не законченное плетение заклинания еще висит над ней черным убийственным кружевом. Почему-то с ним так тяжело расстаться. Глаза верят в это «все хорошо», а вот сознание все еще борется — с болью, страхом, всем миром.

— Отдай, маленькая, я заберу.

Другой, но не менее родной мягкий голос. Большая ладонь на лбу, как будто отбирающая остатки страха, сопротивления и воли. Феникс. Тот, которому нужна ее кровь. Но заглянув в его полные тревоги глаза, где черноты сейчас было куда больше, чем малахита, девушка почему-то решила, что зря боялась. Даже если и кровь, то для него не жалко. Шарлинта отпустила плетение, позволяя себе довериться амаирам. Магия растаяла в воздухе, лишь частично вернувшись к хозяйке.

— Что это было? — раздался совсем рядом требовательный родной властный голос.

Дед. Значит, все и правда хорошо.

— Черная звезда, — еще один голос, на обладателя которого жизненно важно было посмотреть.

Голова почти не слушалась, но принцесса все же смогла ее повернуть. Хорошо, что двирты — высокие, даже выше, чем амаинты.

Синие глаза Арно Роха тоже в ночи казались почти черными. В них вина и боль, не за себя, а за нее — маленькую амаиру. И про Примжит он уже все узнал. Теперь узнал.

Лекарь в это время одним резким движением поставил кости в сломанной руке на место. Но боли принцесса не чувствовала, лишь неприятное давление. А боль была почему-то на лицах мужчин, ее окруживших — деда, амаиров.

— Нужно раздеть ее, — обычно мягкий голос ее феникса напряжен. — Я все залечу.

Принцесса уже почувствовала горячее дыхание на покалеченной руке. Прямо на глазах спадала опухоль, и кожа приобрела нормальный оттенок, и даже пальцы, кажется, уже могли шевелиться.

— Не здесь.

В голосе деда слышался странный надлом. И глаза, уже обычного цвета, без магического огня, выглядели больными. Принцессе очень хотелось протянуть руку и погладить императора по щеке. Утешить, ободрить. С ней почти все хорошо. Теперь хорошо. Но сознание вдруг уплыло окончательно в темноту. И Лин уже не видела, как дед открыл портал прямо в ее спальню в доме амаиров.

Пришла в себя принцесса от тянущей боли в боку. Видимо, обезболивающее заклинание лекаря утратило свою силу. Трейвент аккуратно снимал с девушки жилет, но волокна шерстяной ткани попали в открытую рану и растревожили ее. Зрелище открывалось не самое приятное — белоснежный шелк рубашки был насквозь пропитан кровью, кое-где легкая ткань разошлась, демонстрируя побуревший, прилипший к ранам лен нательного белья. Шарлинта никогда не пугалась вида крови, но на этот раз ее немного замутило.

— Пить, — тихо попросила она, сглотнув подкативший к горлу горький ком.

Мужчины, замершие у ее кровати, отреагировали не сразу, как будто не в силах были оторвать взгляды от окровавленного бока девушки. Видимо, эти раны, скрытые до этого плащом и темной шерстью жилета, стали неприятным сюрпризом.

— Икрей, — нетерпеливо окликнул Трейвент, потянувшийся к мелким пуговкам рубашки Лин. — Кружку подай.

Пуговицы принцесса накрыла ладонью, не позволяя себя раздевать дальше при таком количестве свидетелей. Помимо амаиров, в спальне находились император и два его телохранителя, а также Арно и Амьен Рох. От поднесенной к губам кружки с выраженным запахом смеси каких-то трав девушка дернулась в сторону. Экспериментировать с зельями она пока совсем не была готова.

— А можно просто воды?

— Маленькая, это всего лишь укрепляющий отвар, — мягко возразил Трейвент, демонстративно отпил несколько глотков и снова поднес кружку к губам девушки.

Принцесса почти физически ощущала иррациональный страх. Словно липкая паутина он окутывал все ее тело, которое запоздало стала бить нервная дрожь. Лин с трудом сделала несколько глотков, стараясь не стучать зубами о край кружки. От этой предательской слабости тела почему-то было стыдно. Шарлинта глотала травяной отвар вместе с подступившими слезами. Может, поэтому он показался невыносимо горьким.

— Лив… — попыталась переключиться на что-то, кроме собственных внутренних переживаний, девушка. — Она…?

Договорить до конца было страшно, но незнание пугало еще сильнее. Равенель сразу понял, что именно интересует Шарлинту.

— С Лив все хорошо. Они ее усыпили сразу, она даже испугаться не успела толком.

Икрей в этот момент стянул с девушки сапожки, а затем и чулки. Потом демонстративно провел пальцем вдоль багрового следа, оставшегося на лодыжках от веревок. Крепко же ее к дракону привязывали, не удивительно, что все так затекло к концу полета. В комнате снова повисла тишина. От чувства смущения Шарлинта даже поджала оголенные пальцы на ногах. Пристальное разглядывание посторонними практически мужчинами чувства равновесия не добавляло.

— А как Лив…

— Все разговоры потом, маленькая, — решительно прервал принцессу Трейвент. — Разберемся сначала с твоими боевыми ранами.

Но Шарлинта вновь не дала ему расстегнуть рубашку.

— Ни при всех же, — озвучила она фениксу, явно не понимающему причины ее сопротивления.

Братья Рох и телохранители как будто спохватились и стремительно покинули спальню, но император не сдвинулся с места, буравя недовольным взглядом Равенеля, видимо, как самого старшего из женихов.

— Почему в этом доме нет ни одной женщины, которая могла бы помочь девочке раздеться?

Император был просто сама холодность. Таким тоном только зарвавшихся вассалов на место ставить.

— Дед, действие обезболивающего заклинания уже закончилось. Выйди, пожалуйста, а то я кровью истеку.

Одна из ран на боку действительно продолжала кровоточить. Воевать с заупрямившимся императором у Шарлинты сил совсем не было, поэтому она решила надавить на жалость. Нет, принцесса прекрасно понимала, что именно его смущает. Еще вчера или даже сегодня утром Лин тоже вряд ли решилась бы остаться с амаинтами наедине неодетой.

— Дед, они неоднократно могли совратить меня во время путешествия, когда я выглядела куда лучше, чем сейчас, — добавила принцесса, пытаясь разрядить обстановку. — Я даже пожалела, что они этого не сделали, когда плела черную звезду.

Изменить напряженную обстановку не получилось, по крайней мере, никто, кроме самой Шарлинты, даже не делал попытку улыбнуться. Да и самой принцессе улыбка далась с большим трудом. Боль с каждым мгновением лишь нарастала, и казалось, что на теле не осталось ни одного живого места.

— Выдам я тебя, ребенок, замуж завтра же, — с неохотой, наконец, произнес император.