стояла жаровня для зажигания папирос; время от времени он согревал над ней свои пальцы. Комната имела очень уютный вид, так как грязные стены были завешены циновками; на полу, в небольшом углублении, не больше 18 квадратных дюймов, тлел каменный угол, согревая воздух. Вместо стеклянной рамы, окно было заклеено прозрачной бумагой с целью умерить блеск солнца и обезопасить себя от вторжения посторонних любопытных глаз. Телефон и телеграф поддерживали постоянную связь капитана с начальствующими лицами: в десять минут он мог войти в сообщение с Токио.

Пока посланный к генералу Ноги относил ему мою карточку, мы пили чай, курили папиросы и весело разговаривали. Через час он возвратился с ответом, что генерал уехал «по делу».

Японцы употребляют это выражение вместо нашего термина: «по служебным делам». Обсудив вопрос о том, что выгоднее, — идти ли теперь вперед к Порт-Артуру, или остановиться на ночь в деревне с тем, чтобы утром отправиться в дальнейший путь, — мы решили выбрать первое.

Предшествуемые навьюченными ослами, мы вышли из деревни, где жители и японские солдаты очень интересовались моим внешним видом: меховое пальто и шапка делали меня похожим на казака и, употребляя американское выражение, японские солдаты никак не могли «подогнать меня ни под какую мерку». Мы прошли мимо артиллерийского парка с многочисленными стоявшими там молчаливыми чудовищами, так недавно изрыгавшими ядра и гранаты и засыпавшими своими убийственными снарядами укрепления и траншеи Порт-Артура. Мне очень хотелось сделать моментальный снимок с больших орудий, но стоявший там часовой воспротивился этому. Мой спутник старался объяснить мне выгоды этой позиции со стратегической точки зрения, но мое художественное чувство более влекло меня любоваться чудной красотой высоких гор, чем рассуждать о пригодности этих возвышенностей для удовлетворения требований современных армий. Войдя перед заходом солнца в ущелье, мы пошли по сухому руслу потока. Вся долина была усыпана чугунными обломками, — осколками русских снарядов, безвредно взрывавшихся между скал и утесов, потому что японские тяжелые орудия, употреблявшие бездымный порох, были хорошо укрыты за склонами холмов, входивших в это ущелье. Именно эти орудия и были те самые, легкий дым которых я мог различать с моей горной вершины, но мне никогда не удавалось точно определить место их расположения. Скоро нам стало до очевидности ясно, что нам не удастся дойти в этот вечер до Порт-Артура, но Яманаши успокоил меня, говоря, что в любом из встречных лагерей нам с радостью окажут гостеприимство. Пока мы рассматривали осадное орудие и его лафет, заграждавшие нам дорогу, по близости показался морской офицер верхом; я тотчас узнал его — это был капитан Ниши.

— Как, — воскликнул он, — да это мой старый приятель Райт! Не мучайте же себя больше ходьбой, я могу достать вам лошадей, сколько хотите, и вы спокойно проедете верхом всю остальную часть дороги до Порт-Артура.

Но я отказался от этого предложения на том основании, что я ведь увижу гораздо больше интересного, если пойду пешком.

— Вам немыслимо сегодня добраться до города, — возразил он. — Тогда лучше идите и сделайте визит моему двоюродному брату, генералу Ихинохи. Он будет очень рад с вами познакомиться, потому что уже очень много слышал о вас; лагерь его расположен всего около 2000 метров отсюда на склоне ближайшей горы.

Расставшись с капитаном Ниши и выразив взаимно надежду на скорую встречу в ближайшем будущем, мы продолжали свое путешествие. Солнце только что закатилось за горы и над ущельем висели легкие, как газ, полосы дыма, подобно перекинутым через холмы волшебным мостикам.

При входе в долину перед нашими глазами развернулась картина кипучей деятельности. Везде работали солдаты: одни стряпали, другие стирали, и эта мирная сцена оживлялась всеми привычными лагерными звуками. Строились отряды, шедшие на сторожевую и ночную службу, и резкие ноты сигнального рожка громко и ясно раздавались в глубине долины, где делали смотр полку перед отправлением его на север; гремели отъезжавшие батареи, а облако пыли, висевшее вдали, указывало расположение передовых постов. Эти войска предназначались для усиления армии и должны были принять участие в большом сражении при Шахэ. В отличие от других лагерей, этот находился в зоне опасности и вполне входил в сферу действия ружейного и орудийного огня неприятеля, вследствие чего все солдаты принуждены были жить в выкопанных пещерах или непроницаемых для ядер блиндажах; даже умывальни были устроены в глубоких ямах с непроницаемыми крышами и стенами. Впрочем после сдачи крепости здесь разбили несколько палаток. На другой стороне долины происходила печальная церемония: солдаты отдавали последние почести своим павшим товарищам — останки их вырывались из земли и переносились в печи для сожжения.

Мы пошли по направлению главной квартиры 6-й бригады. Я слышал много рассказов о генерале Ихинохи, храбром офицере, который с саблей наголо всегда шел во главе своих войск, лично предводительствуя ими при атаках. У него была замечательная привычка надевать в сражении белую «обжи», или перевязь, одинаково бросавшуюся в глаза не только его солдатам, но и неприятелю. Вообще, этот доблестный генерал являлся истинным олицетворением древних рыцарских самураев.

Мы поднялись в его главную квартиру по грубым ступеням, высеченным над плоскими крышами непроницаемых блиндажей, и пробрались на вторую отвесную тропинку, у конца которой стоял домик генерала на маленькой площадке, расчищенной на склоне холма. Генерал, как видно, свято хранил древние новогодние обычаи: у домика было рассажено штук шесть маленьких сосен в оригинальных цветочных горшках из оболочек не взорвавшихся снарядов. Дом был наполовину погребом, наполовину хижиной и на площадке оставалось еще крошечное свободное пространство для садика, бывшего безусловно единственным в своем роде на всем земном шаре. Кроме деревьев, в маленькой загородке около низкого забора стлалась по земле одинокая ветка какого-то выносливого ползучего растения, а вместо кустов были расставлены правильными рядами русские снаряды различных величин и форматов. Калитка в маленький садик открывалась сбоку. Внутренность домика была устроена вполне на японский лад; пол был на несколько вершков поднят, а около дверей оставалось небольшое четырехугольное углубление для снимания сапог.

Когда мы вошли, генерал писал, сидя на полу перед обыкновенным низеньким столиком. Кажется, он только что успел кончить свой ужин, потому что остатки его еще стояли на другом столике рядом. Несмотря на его протесты я настоял на том, чтобы снять сапоги и ползком двинулся вперед, раскланявшись с ним на японский манер, т. е. наклонив голову, стоя на коленях. Был подан чай и мы вступили с ним в разговор через посредство Яманаши. Он сказал, что много слышал обо мне и очень рад со мной познакомиться. Желаю ли я здесь переночевать? Если да, то он немедленно отдаст соответствующие приказания для моего помещения, хотя