шимозы. У наших ног расстилалась гавань Порт-Артура с ее адмиралтейством и потопленными броненосцами. Следуя вдоль возвышенного гласиса, снабженного амбразурами, воздвигнутого из мешков с песком и кроме того защищенного колючей проволокой, мы спустились вниз к военной дороге, прекрасно сделанной и сильно укрепленной. Здесь мы остановились для того, чтобы внимательно рассмотреть ужасное опустошение, не находящее себе подобного в летописях мира.

Все вершины горных возвышенностей на протяжении многих миль были превращены буквально в груды бесформенных обломков, что совершенно изменило их первоначальный вид и характерные очертания. В некоторых местах земля была так вспахана снарядами, что, говоря без малейшего преувеличения, она колебалась, как сухой сыпучий песок, когда мы по ней проходили. Общее впечатление этой ужасной картины было такое, точно здесь трудились сотни каких-то титанов над выламыванием огромных глыб камня. Там и сям были разбросаны осколки орудий и их лафетов, снаряды, запачканное кровью платье и вообще разные остатки поля сражения, смешанные с массой обломков скал. Рядом с дорогой шла траншея; в склоне горы были вырыты пещеры, своды которых поддерживались огромными распорками; попадавшиеся кучи кирпичей и уцелевшие части сложенных стенок указывали места бывших здесь походных кухонь, потому что в этих нечеловеческих логовищах жили геройские защитники крепости.

Следуя этой дорогой, мы дошли до форта Двойного Дракона, — места убийственного взрыва, о котором я уже упоминал выше. Взгляд, брошенный на внешний широкий ров, отнял бы необходимое мужество у солдат всех армий, но японцы атаковали его снова и снова, хотя войти в укрепление им удалось только тогда, когда земляные мины уже сделали свое убийственное дело. Было невозможно определить первоначальные очертания этого форта; можно было подумать, что здесь произошло вулканическое извержение, совершенно изменившее характер окружающей местности.

Мы вошли в укрепление через маленькую дверь, пробитую в скале, и поднялись на вершину его по отвесному склону со ступенями, сделанными через большие промежутки. Войдя в дверь, мы обратили внимание на длинную галерею с амбразурами для пулеметов; подобная же галерея шла вокруг вершины. Зубцы стен, сделанные из крепкого цемента, были совершенно разрушены, также как и стоявшие здесь орудия и имели вид, точно по ним прокатилась огромная разрушительная приливная волна. Блиндаж, выкопанный под орудийной позицией, был укреплен толстыми деревянными балками и предназначался для укрытия орудийной прислуги, если огонь становился нестерпимым. Когда я вошел в блиндаж, он живо напомнил мне клетку кардинала Балю, где не было возможности ни сидеть, ни стоять или лежать.

На том месте, где прежде находился северный угол форта, теперь решительно ничего не было кроме развалин, кусков тела, костей и обрывков мундиров, — леденящее душу воспоминание о бывшем здесь адском взрыве! На другом углу укрепления снаряд вырыл глубокую яму в склоне горы. Ярдов на сто ниже по скату возвышенности находился подземный проход, но он был совершенно загроможден мелкими обломками и разглядеть его было невозможно.

Достаточно насмотревшись на форт Двойного Дракона, мы возвратились на военную дорогу; вся она и все шедшие рядом с нею траншеи были непрерывной картиной полнейшего разрушения: мы везде видели недоеденные куски черного хлеба, раскиданные сапоги, залитые кровью носилки…. У ворот крепости находились последние значительные заграждения: множество положенных ветвями наружу деревьев, на манер «зареба» и заборы из колючей проволоки. Именно на этом самом месте японцы сделали отчаянную попытку овладеть крепостью посредством штыковой атаки; их бешеный натиск не удался и они отступили, усеяв равнину трупами своих падших товарищей. Атака была произведена с такой яростной стремительностью, что проволочные заграждения не выдержали и сломились под ужасной тяжестью повисших на них мертвых тел.

Мы прошли через крепостные ворота, представлявшие простые, грубо заостренные столбы, вколоченные между забором из такого же материала. На склоне холма на позициях, господствовавших над входом, стояло много скорострельных орудий. Внутри крепости, немного левее ворот, находился один из арсеналов; теперь это была беспорядочная груда валявшихся скорострельных орудий, ружей, ящиков с патронами, служившая наглядным доказательством полнейшего разрушения; перемешанный со всем этим пироксилин давал всей огромной куче вид покрытой ржавчиной; кое-где виднелись слитки меди, растопившейся и снова застывшей в различных странных формах. На несколько сот ярдов ниже были снова расположены блиндажи и выкопанные погреба; почти совсем рядом находился русский госпиталь. Впрочем со времени капитуляции город наполнился лазаретами; их положение обозначалось развевавшимися рядом флагами Красного Креста и японским. Дорога вилась вокруг подножия возвышенности, на которой стояло несколько очень красивых, незначительно поврежденных домов, но старый город, построенный китайцами, пострадал очень сильно.

На площади стояли одинокие дрожки; русские, китайцы и японцы ходили по ней взад и вперед; дамы и дети гуляли и ездили по разнообразным направлениям с чувством полной безопасности и доверия. Ни один дом не был разграблен, потому что японцы их запечатали тотчас по своем вступлении в город. Всякого, пойманного на месте преступления, тотчас арестовывали и передавали военным властям. Пройдя через площадь, мы очутились на главной улице; здесь на многих домах остались следы адской бомбардировки. Кафешантан (Палермо) был разрушен вдребезги, так что реставрировать его нет никакой возможности; он, как и все наиболее пострадавшие здания, находился на линии обстрела адмиралтейства и кораблей и следовательно, все снаряды, не долетавшие до гавани, обязательно попадали в эти постройки; на шоссе они вырыли огромные ямы.

Крутой поворот вывел нас на площадь к гавани. Русские корабли лежали на дне; возвышавшиеся из-под воды мачты и трубы дали мне повод сделать предположение о не особенно серьезных повреждениях, полученных ими. Вдоль берега моря были расположены товарные склады, присутственные места и железнодорожная станция с большим количеством паровозов и подвижного состава. Паровозы были повреждены большею частью самими русскими, хотя на некоторых сохранились характерные следы японских снарядов. Якорь «Ретвизана» был закреплен на шоссе; когда корабль погружался на дно, то своей тяжестью он потащил за собой якорь, который оставил глубокую борозду на твердой мостовой, устланной мелким щебнем. Крейсер «Баян» стоял против входа в гавань, до сих пор еще загражденного противоминной сетью.

Перейдя другой мост, мы вошли в ворота адмиралтейства, отрапортовавшись дежурному офицеру. Штаб адмиралтейства занял официальное местопребывание прежнего командира над портом и нам с Яманаши показали квартиру главного инженер-механика. В конце длинного, странного коридора, очень напоминавшего монастырский, находилась небольшая зала, теперь обращенная в кухню. Оттуда нас провели в большую столовую, разделенную пополам красивыми ширмами ажурной резной работы, стоявшими на двух массивных столбах. Одна стена комнаты была выгнута от происшедшего снаружи взрыва. В левом углу у самой стены стояла русская печка, доходившая до потолка, которая прекрасно согревала всю комнату. У боковой стены стояли две кровати