шею, мы обошли ее кругом, чтобы основательно заглянуть в этот источник опустошения. Мостики здесь хотя были менее повреждены чем на «Пересвете», но все-таки были разрушены и обуглены.

Судьба русских кораблей является неоспоримым доказательством ошибочности применения дерева при постройке военных судов — в случае отсутствия деревянных частей повреждения были бы сравнительно незначительны. Высокий прилив помешал спуститься вниз; пришлось ограничиться тем, что я только заглянул в открытый люк. На палубе около него валялась целая коллекция уцелевших от пожара разнообразных вещей: здесь были ценные и полезные документы, карты, романы, журналы, газеты, платье, белье, головные щетки, гребенки, мыло, полотенца и разная мебель. Подобный беспорядок служит, по-видимому, доказательством того факта, что решение покинуть суда было принято совершенно внезапно, и одновременно объясняет, почему приготовления, сделанные для предания корабля огню, были выполнены так торопливо и, следовательно, ошибочно. Осмотрев все броненосцы, я пришел к заключению, что через несколько месяцев их вполне возможно поднять.

«Полтава» имела большую пробоину в подводной части; это было единственным повреждением, которое мог найти водолаз. Верхняя ее палуба представляла такую же картину опустошения, как и на предыдущих кораблях. Окраска надводной части у всех судов имела блестящий вид, потому что кипящее масло, скатываясь вниз до поверхности воды, сгладило все неровности.

Мы направились ко входу в гавань посмотреть на японские брандеры. Если стать лицом к морю, то по левой стороне, под самыми батареями Золотой горы, лежали два японских судна, затопленные при первой попытке закупорить гавань; ближайший из них, заржавленный, занесенный тиной и водорослями после годичного лежанья на дне моря, находился под командой доблестного Хирози. К концу осады русские затопили еще несколько судов с правой стороны входа в гавань; возвышавшиеся над водой их трубы и верхушки мачт имели вид иссохших остатков первобытного леса. Они чрезвычайно затрудняли движение: фарватер для входа во внутренний бассейн был так узок, что по нему могло проходить только одно судно, со времени японской оккупации ежедневно привозившее съестные припасы из Дальнего.

Возвратившись на пристань, мы застали там медицинский персонал Красного Креста, который помогал больным и раненым русским солдатам, привезенным из госпиталей, расположенных на острове Манджусане. Нежная заботливость, с которой японцы поддерживали своих раненых неприятелей, помогая им дойти от ступеней пристани до носилок, было очень трогательным, не легко забывающимся зрелищем.

Прогулка, сделанная вокруг адмиралтейства, показала нам, что здесь строения пострадали весьма значительно: один большой снаряд причинил почти такое же разрушение, как бы взрыв мины.

Затопленный броненосец «Победа» в Порт-Артуре, декабрь 1904 года. Вдали справа — «Ретвизан»

Хотя машины были испорчены, но большинство из них несомненно можно было исправить.

В сухом доке на боку лежал минный транспорт «Амур», подобно беспомощному киту; снаряды изрешетили весь его корпус; трубы и мачты упирались в стену дока. Но самые большие повреждения находились при входе, где мины или динамит уничтожили даже признаки существования ботапорта (ворота дока) и совершенно разрушили отливные приспособления. Однако, сделанный японцами новый ботапорт для дока был уже готов к спуску. Русские затопили в бассейне два или три парохода и несколько других судов, но около двадцати небольших пароходиков, начиная от катеров до буксирных, в том числе один хороший пароход, вместимостью в 400 тонн (вероятно тот, который делал рейсы в Чифу) были в прекрасном состоянии, так что большинство из них японцы уже пустили в дело.

Вдали слышалась музыка военных оркестров, так как в этот день генерал Ихиджи принимал город, как генерал-губернатор Ляотунга, и я на дрожках поехал на площадь смотреть происходившую церемонию.

На следующее утро был туман, немного рассеявшийся к полудню; ехать на паровом катере было нельзя, и я отправился осматривать «Победу» на нанятой джонке. Вид этого броненосца, пострадавшего больше других, вызывал сожаление. Все его 6-дюймовые орудия очевидно были разрушены самими русскими. Дула пушек были сбиты, башни были без крыш и ясно была заметна сделанная попытка разрушить барбет, хотя она осталась без результатов. Русские употребили для этого пироксилин, оставивший незначительные царапины на дулах орудий, но большая часть взрывчатого материала вывалилась и лежала разбросанной на палубе. Орудия, выдержавшие подобную пробу, были, должно быть, очень высокого качества. В этом случае, как и во всех остальных, главное разрушительное действие произвел огонь. Согнувшаяся грот-мачта висела прямо над водой, ее большой боевой марс был очевидно поврежден японскими снарядами.

Прилив окончился и представилась возможность спуститься вниз, хотя было очень трудно идти по доскам, пропитанным маслом и наклоненным под углом в 25 градусов. Смотря на столбы яркого солнечного света, лившегося в пробитые отверстия, легко было проследить полет попавших в броненосец снарядов. Один 11-дюймовый снаряд, должно быть, не взорвался в самом корабле, а только пробил его навылет, хотя повсюду было разбросано множество осколков. Большею частью снаряды сыпались сверху, пробивая насквозь обе палубы и, по всей вероятности, также и дно. Над машинным отделением были натянуты предохранительные минные сети, но ни один снаряд сюда не попал, и было невозможно проверить, насколько действительна такая мера предосторожности. Железные части над люками были исцарапаны и изломаны, а громадный медный котел, вместимостью около ста галлонов чая, был пробит насквозь. На палубе беспорядочными грудами валялись бумаги, матросские мешки, набитые разными вещами, платье, койки, простыни, — все залитое маслом. Насколько я мог заметить, броня была не разрушена и так как суда обстреливались так называемым навесным огнем, то было маловероятно, чтобы снаряды могли попасть в бока корабля. Наложенные вокруг кожухов дымовых труб громадные кучи бревен и брусьев, толщиной около пяти футов, были пробиты снарядами насквозь. Пострадали переборки и один выстрел сбил тяжелую стрелу для подъема тяжестей.

Зрелище, виденное мною на «Победе», утвердило меня в том мнении, что ни один броненосец не может безнаказанно подойти к гавани, окруженной возвышенностями. Я думаю, что при обстреле навесным огнем снаряды могут пробить даже бронированную палубу, если бы таковая существовала. Было бы очень интересно и поучительно произвести опыт, испытав посредством навесного огня крепко приделанные к палубе броневые плиты.

С «Победы» мы отправились вновь на «Палладу», лежавшую носом ко входу в гавань, почти на прямой линии с двумя белыми знаками на холме. Русские ценили по достоинству безумную отвагу японских минных офицеров, — это доказывала поставленная перед «Палладой» противоминная сеть. Не думаю, чтобы японский главнокомандующий позволил какому-нибудь из своих миноносцев так рисковать, бросаясь прямо на мины, боны и скорострельные орудия с целью взорвать корабль, стоящий на внутреннем рейде, но я глубоко убежден, что ни один из командиров миноносцев ни на минуту не задумался бы исполнить отданное ему подобное приказание. Русские, должно быть, вполне разделяли мое мнение.