И может быть даже плакать. Выть. Биться головой об стену — что угодно, лишь бы избавиться от накатывающей невыносимой тоски, жалости к себе, обиды, просто эмоций.

Нежные поглаживания Лиринии по волосам, весь покой её эмоций не способны заглушить и исправить, подавить, смягчить бушующую в душе бурю.

Вторая бутылка вина уже в деле, а я по-прежнему не могу заглушить эмоции. Сколько мне понадобится выпивки? Четыре бутылки? Шесть? Десять? Как ещё справиться с чувствами, которые будто разворотили грудь, превратив её в бездонную бездну, и никаких моих сил не хватает их объять, привести в приемлемое состояние, классифицировать.

— Просто какой-то ужасающе бессмысленный комок эмоций, — сообщаю я Лиринии, держащей на коленях мою голову.

Почему я раньше не осознавала, что это очень похоже на то, как я держала на коленях голову Халэнна за мгновения до его смерти?

Ведь похоже. Просто разум отказывался это принимать. А теперь увидел, осознал.

— Я умираю, — алкоголь дёргает за язык.

Разум хочет молчать, но этот пьяный язык желает шевелиться. И в лёгких теперь тесно, они стремятся вытолкнуть воздух, чтобы вместе с языком производить на свет слова, слова, слова…

А на потолке плывут нарисованные облака. Совсем-совсем как настоящие, даже форму в движении меняют. Такие же почти настоящие, как журчащий на стене водопад.

Тук-тук.

Поют птицы. Они здесь всегда поют, хотя в природе не занимаются этим со столь самозабвенным постоянством.

Тук-тук.

Мне приходилось молчать, птицам приходится петь.

Тук-тук…

Морщусь от надоедливого стука.

— Госпожа, — мягко шепчет Лириния. — Это не служащие стучат. Это…

— И тут меня достали, — вздыхаю я.

Стук повторяется громче, и на этот раз двери раскрываются, хотя разрешение я не даю. Запрокидываю голову, чтобы рассмотреть дверь.

Две фигуры в длинных плащах видятся мне вверх ногами, слегка неясны в помутневшем от вина зрении, но даже так разбираю, что одна высокая и явно мужская, а другая миниатюрная женская, но что-то в её позе неправильное. Словно и не женская она, а тоже мужская. Без платья?

Оба посетителя в золотых масках.

И не бросаются меня атаковать, а жаль, драка была бы кстати. Встреча с Неспящими, например.

Но эти двое в масках лишь проходят внутрь. Мужчина — неуверенно. Женщина — решительно. Она останавливается надо мной и смотрит сверху.

Я покачиваю бутылку с вином:

— Либо присоединяйтесь, либо уходите. Просто смотреть не надо.

Маска женщины развеивается, открывая лицо Ланабет.

— В моём мире так не страдают, — сообщает она и устраивается на подушках. — Всё же хорошо, когда мужчины просто слуги. Проще.

Рядом с ней неуверенно присаживается император Карит и тоже развеивает маску. Выражение его лица сейчас очень напоминает Элора, и я перевожу взгляд на потолок. Телекинезом вытягиваю из бутылки полыхающую струйку вина и направляю себе в рот. Пара глотков поможет мне пережить этот разговор. Надеюсь.

— Кхм, — неуверенно прочищает горло император и взмахивает рукой. Лириния едва уловимо вздрагивает, моргает, но больше ничего не делает, лишь гладит меня по волосам. На вид с ней всё в порядке. Неужели просто наложили ей на голову заглушающие чары, чтобы не подслушивала? Все Аранские такому заклинанию обучились с моим появлением в их семье? Хотя, я же не единственный серебряный дракон, скорее всего, это одно из родовых заклинаний против управления голосом. Император вздыхает. — Элор примчался к нам просить Валерию найти тебя по связи избранных. Говорил, что ты пропала, в опасности. Но я через метку почувствовал, где ты находишься, и решил, что вряд ли тебя похитили, чтобы сводить в бордель. В общем, Валерия не будет помогать Элору тебя найти. И я не сказал ему, где ты. Если, конечно, ты не хочешь обратного… — последнее звучит несколько неуверенно.

— Не хочу.

И снова молчание.

Ненавижу его.

— Что у вас случилось? — тихо спрашивает император.

Вопросы тоже ненавижу.

— Вы же избранные, — нервно взывает он.

— Вы прекрасно знаете, как Элор относится к менталистам. — Мой взгляд сосредоточен на плывущих по потолку облаках. — Прекрасно всё знаете.

— Но ты же его избранная! — в голосе императора и недоумение, и возмущение.

Полное и абсолютное непонимание.

И он тоже ничего не понимает. Вздохнув, я позволяю так мечтающему о шевелении языку шевелиться:

— Знаете, я устала. Просто невыносимо устала от взглядов Элора, как будто он ждёт от меня удара. От его нескрываемого презрения к менталистам. От его… такого явного неприятия, как будто я не его избранная, а… а… какой-то мерзкий червь, по ошибке судьбы перепачкавший его белые шёлковые простыни и обгадивший любимые сокровища. Устала, что он словно делает мне одолжение, разрешая использовать мои способности для нашей же пользы, для защиты данного нам королевства. Устала от того, что он постоянно меня проверяет, задаётся вопросом, а не желаю ли я всех вокруг ментально переделать. Словно это такое лёгкое дело, словно я сплю и вижу, как всех вокруг перекроить. Устала от постоянного напряжения. И этого безмолвного осуждения, словно каждый мой шаг — неправильный. Любой мой шаг. Само моё существование.

Жгучие слёзы наворачиваются так внезапно и сильно, что я не успеваю их остановить. Две влажные дорожки пересекают мои виски, и я накрываю глаза предплечьем, чтобы скрыть это глупое проявление слабости и жалости к себе.

— Мне с детства говорили, что я лучшая. Что мои способности — это… прекрасно. Что я могу гордиться ими, это самое великое из всех магических проявлений. Мне говорили, что другие могут завидовать этому и бояться, меня к этому готовили. И я была готова терпеть страх хоть целого мира. Я бы смогла, будь всё так с самого начала. Но я знаю другое. Знаю, каким Элор бывает, когда не боится, не презирает, не ждёт удара. Я знаю… — голос дрожит, и я сглатываю, возвращая ему относительную твёрдость. — Эта разница невыносима. Между тем, каким он был, и тем, какой Элор сейчас, разница просто невыносима.

Как-то путано получается, без предыстории не понять… и плевать. Приподнявшись, я впиваюсь в горлышко бутылки и пью, пью огненное драконье вино в нелепой надежде, что оно полностью избавит меня от ощущений.

Двери открываются.

— Уйдите, — голос Элора глух.

Не допивай я последние глотки, подавилась бы, а так просто нервно сглатываю и падаю на колени к Лиринии, снова закрываю глаза предплечьем. Видеть не хочу. Слышать не хочу. Ничего не хочу.

— Элор, мне кажется, тебе… — мягко начинает император, но тот резко его перебивает:

— Я всё слышал. Уйдите.