– Вот уж точно бедная Лизон! Если б она не была такаяманерная, возможно, мне б и было ее жалко! – фыркнула себе под носГробыня.

А Лиза тем временем уже подплыла к столику Тани.

Таня даже не смотрела на нее. С ней произошло то, чтопроисходило всегда: страдая, она загоняла свою боль вглубь, в душу, а на людяхсловно деревенела. Некоторым, невнимательным, этого было достаточно, чтобыназывать Гроттер бессердечной и черствой.

– Татьяна, я тебя проклинаю! На тебе кровь Пуппера инесчастья Ваньки! – томно сказала Лиза, обращаясь к ней.

– А на тебе сейчас будет яичница с кетчупом! –мрачно произнесла Таня, протягивая руку к тарелке.

Зализина поспешно удалилась. Она еще по драконболу усвоила,что у Гроттер слова не расходятся с делом.

Примерно в середине ужина Графин Калиостров, все еще непокинувший Тибидохс, сунулся было в Зал Двух Стихий, чтобы немного поиграть нанервах Сарданапала.

– Подумать только: один из учеников школы докатился доДубодама! Какой позор! Академик, позвольте выразить вам свое искреннеесочувствие! – сказал он, прижимая руку к груди.

– Валяйте, выражайте! – хмуро проговорилСарданапал.

Графин ловко извлек из воздуха длинный свиток пергамента:

– От имени Генерального совета Магщества, личноБессмертника Кощеева и от моего собственного имени позвольте мне зачитатьсоболезнования…

– От чьего имени? – переспросил вдруг Сарданапал.

– Простите?.. – удивился Калиостров. – Ясказал, от Генерального совета Магщества и моего со…

– Нет, там было еще одно имя. Бессмертник Кощеев, я неослышался? И этот… этот червь еще осмеливается глумиться! – закипелакадемик.

– Не говорите ничего лишнего! Умоляю вас! ГосподинКощеев крайне жалеет, что ради восстановления справедливости… – залебезилГрафин.

Усы академика гневно запрыгали. Щеки его порозовели.

– Позвольте-ка побеспокоить! – сказал он и,выдернув из рук Калиострова пергамент, разорвал его.

– Вы за это ответите! Это официальный документ! Попыткапримирения между Тибидохсом и Магществом! – пискнул Графин.

Рядом упала скамья. Это встал Тарарах. Он отодвинулпреподавательский столик, засопел и боком стал надвигаться на Калиострова.

– Щас помиримся! Сперва подеремся, а там ипомиримся! – сказал он.

Но Тарараха опередила Медузия. Она даже не стала вставать.Лишь волосы на ее голове зашипели, а зрачки расширились так, что заняли всюрадужку.

– Считаю до нуля, и кто-то отправляется за ЖуткиеВорота проявлять чудеса геройства! Ноль! – спокойно произнесла Медузия иподняла перстень.

– Не-е-ет! – завопил насмерть перепуганный Графин.Прыгая зигзагами и спасаясь от воображаемой искры, он метнулся за дверь, а ещечерез минуту яркая красноватая вспышка доказала, что он телепортировал.

– Да, не герой оказался. А такой мужчина былобходительный. Рыцарь, ручки целовал… Каждый пальчик, бывало, обмусолит ичто-нибудь приятненькое скажет… Фисташковый там, шоколадный, мармеладный,сахарный… – грустно сказала Великая Зуби.

Готфрид Бульонский ревниво чихнул в гречневую кашу. Копье,не знающее промаха, само собой запрыгало, стуча по полу древком.

– Утихни, Готфричка! Я же тебя люблю! Ты у меняединственный, – утешила его Зуби и, честно задумавшись, добавила: – Всвоем роде…

– Да, жаль, что Кощеев бессмертен! Я б его… –протянул Тарарах. – Иглу-то свою так запрятал, что и не отыщешь! Еще когдалукоморский дуб молнией не спалило – проверяли наши ребята: нету там сундука.Ни под дубом, ни на дубу, ни под алатырь-камнем – нет и не было. Дезинформацию,гадина, пустил, чтоб в сказки просочилось. Всех одурачил!

– Бессмертие – отличный способ сделать из дуракаподлеца. Никакого тебе ограничения во времени, ничего… Год за годом, месяц замесяцем – совершенствуйся, пока совсем не оподлеешь! – буркнул академикЧерноморов.

* * *

После ужина Таня, Пипа и Гробыня вместе возвращались вкомнату. Несчастье, случившееся с Ванькой, если не примирило их, то на времясгладило все разногласия. С ними шел еще Баб-Ягун.

– Не, Ваньку надо освобождать, это точно! Если занеделю он будет стареть на год, то что же это получается? Через полгода онбудет уже как дядя Герман! Из него же труха посыплется!

– Из папули труха не сыплется! – недовольносказала Пипа.

– Это я для наглядности! – пояснил Ягун и принялсястроить прожекты, как освободить Ваньку.

Его планы были столь же глобальны, сколь и невыполнимы.Вначале он предлагал взорвать Дубодам, затем сровнять с землей Магфорд и,наконец, потребовал у Пипы, чтобы она уговорила папулю объявить Магществу войнуи бросить на Бессмертника Кощеева легионы вампиров.

– Не-а, какая там война! – отмахнуласьПипа. – Папуля говорит: вампиры обленились. Сидят у себя в Трансильвании,пьют консервированную кровь и строят козни против комаров. Эти кровососы, мол,претендуют на их пищевую базу… От силы удастся собрать вампиров с сотню, да ите сдадутся, не успеет Кощеев произнести Абордажис экз заолис…

Ягун кинулся затыкать Пипе рот рукой:

– Ты что, заболела? Зачем ты это вслух произносишь?Хорошо еще, с долгими гласными напутала!

– А что такое?

– Это же заклинание глобального уничтожения! Ты ещеатомную боеголовку попроси в песочнице поиграть!

– Не дергайся, Ягунчик. Пускай говорит что хочет. Этозаклинание высшего уровня посвящения. У нее магии не хватит! – небрежноотмахнулась Гробыня.

– У меня? Ха! У меня-то как раз хватит, если менявзбесить хорошенько! Кто-нибудь хочет попытаться? – самодовольно заявилаПипа.

Тане невыносимо было слушать, как Пипа и Гробыня болтают какни в чем не бывало. Как они вообще могут притворяться, что ничего непроисходит, когда Ванька, ее Ванька, там, в Дубодаме, где стены из магическогокамня и красные глаза де ментов капля за каплей высасывают из него жизнь имолодость?

Она убежала и, опередив всех, первой оказалась у дверей. Ещеиз коридора она услышала внутри озабоченную возню и пыхтение. В комнате явночто-то происходило. Решив, что магнетизеры с Хадсоном вновь нагрянули собыском, Таня энергично дернула на себя дверь. Ну сейчас она им покажет!